такой же успех у Садулаева, получит и он поддержку. Минаеву удалось выразить распространенное тогда умонастроение. Садулаеву не повезло, хотя и у него был шанс. Теперь Герман идет на штурм с другой стороны.

“Национальный бестселлер” недаром называют литературной фабрикой звезд. Илья Бояшов из безвестного преподавателя превратился в завсегдатая шорт-листов, Ирина Денежкина несколько лет числилась в “звездах” и даже будто бы переписывалась с Сэлинджером, книги Александра Проханова стали печатать престижные издательства.

У Садулаева есть все шансы на победу. Он абсолютный лидер в голосовании Большого жюри. В Малом жюри за него наверняка проголосует Захар Прилепин. Если семь лет назад Александр Проханов шел к победе под вопли взбешенных критиков (“Фитюльку приняли за человека!”, “Глумливый и циничный антигосударственный пасквиль!”, “Куда смотрит критика?”), то Садулаева почему-то никто не обвиняет ни в национализме, ни в имперском мышлении, ни в антисемитизме. Ругают за стиль, но после букеровской победы Елизарова придираться к стилю вряд ли станут. Садулаев несомненный фаворит, быть может, даже более фаворит, чем Прилепин в прошлом году.

А. Р. Ты знаешь, в отличие от Минаева, Садулаев, как мне кажется, в любой момент может попросту наплевать на все эти плоды общества потребления, его глянцевые фотосессии – это стеб, а не хвастовство. Не обвиняем мы того же Набокова, что он печатался в глянце, кажется в “Playboy”.

Где-то в душе Садулаев – анархист, житель доледникового периода, который предшествовал нашим государственно-системным холодам. Он прозревает тотальное наступление этого льда, покрытия всего и вся его коркой. В книге “Я – чеченец!” он писал: “Каждый по-своему, мы видели это, чувствовали кожей, памятью будущего провидели пламя с небес. Оно уже струилось на нас незримо, но осязаемо, когда поляны были еще полны земляники”. Пламя с небес – это не только война, развязанная хроническими идиотами, но и офисный террор, потребительский тоталитаризм, толерантный фашизм. Эти тучи сгущаются, и Герман Садулаев записывается в ряды протестного ополчения.

Человек, написавший “Я – чеченец!”, едва ли будет нарочито гнаться за литературной синекурой. Боль, рубцами изрезавшая сердце, не предполагает суеты и судорожной гонки за какими-то сомнительными благами и преходящей славой.

С. Б. Не вижу здесь противоречия. Высокие устремления могут сочетаться и с прямым расчетом, история литературы знает тому множество примеров. Но Садулаева всё это ни в коем случае не принижает. Беда в другом. Если он победит, то второй год подряд премию “Национальный бестселлер” получит довольно слабая (в том числе и для самого автора) книга. А если еще вспомнить прошлогодний “Букер” Михаила Елизарова, то налицо будет новая тенденция. Но это уже другая тема. Вернемся к ней после “Нацбеста”.

А. Р. Сергей, премия – это критическая масса. “Таблетка” может расцениваться по-разному, но творчество Германа Садулаева, его критическая масса сделает честь “Нацбесту”. Посмотрим, что будет в июне и как эту ситуацию будут комментировать многомудрые люди.

К слову сказать, тогда “Таблетка” Садулаева не была отмечена премией. Здесь у него общее с Романом Сенчиным, роман “Елтышевы” которого также многие хвалили, прочили победу на литературных премиях, но… У литсообщества не хватило смелости. Обычная проблема по нынешним временам».

Игры закончились

Из ответов Германа Садулаева на вопросы интернет-конференции на сайте ИА «Беломорканал»:

«– Что можно считать произведением искусства? Именно Ваши критерии.

Г. С. – Давайте я коротко отвечу. Произведение искусства не фотографирует внешнее, умножая иллюзорные объекты, а создает новую реальность, в которой схвачены внутренние законы мира. Этим, по-моему, еще и отличается реализм от не-реализма, поэтому Толкиен – реализм, а информационные программы Первого канала – чистое фэнтези.

– Герман, на ваш взгляд, литература имеет ли какой-либо смысл в современном обществе или это прибежище неудачников, которые не смогли вписаться в стандарты нового мира?

Г. С. – Литература всегда и в любом обществе – это прибежище неудачников, которые не смогли или не захотели вписаться в существующие стандарты, а поэтому раздвигают рамки и задают миру новый стандарт.

– Как вы оцениваете современное состояние нашей литературы? Есть яркие достижения или это переходный период, этап усредненности?

Г. С. – Я бы не сказал, что это время усредненности; с другой стороны, мы вступили в эпоху комментирования. Так бывает, и это не от недостатка талантов. В культуре всегда время создания оригиналов сменяется временем комментирования. Наши тексты сейчас – это комментарии к текстам 18, 19, 20 веков. К иностранным текстам. Сейчас никто физически не может написать какие-нибудь “Мертвые души”, но может создать текст, который в онтологическом смысле будет современным комментарием и как таковой нужен и интересен».

Если застрельщиком «нулевых» выступил Сергей Шаргунов со своим манифестом «Отрицание траура», то новое десятилетие во многом открылось интервью-манифестом Германа Садулаева «Когда царя ведут на гильотину…», которое было опубликовано в еженедельном журнале «Однако» (сейчас его можно отыскать на сайте издательства «Ad Marginem» http://admarginem.ru/etc/1714).

После него можно было с полным основанием сказать: «Новое десятилетие русской литературы началось!»

В этом интервью Садулаев сформулировал идеологию литературно-поколенческой социально ориентированной «группы 7.0». В эту группу, кроме него, входят Захар Прилепин, Михаил Елизаров, Сергей Шаргунов, Андрей Рубанов, Роман Сенчин, Сергей Самсонов. Хотя состав вполне условный, его вполне можно расширить, но тогда будет нарушена магия цифры 7. Не стоит думать, что это локальная секта, ограниченная семеркой отважных-отчаянных самураев. Садулаев раскрыл ее границы, поставив за семеркой открытый ноль…

Плюсом подобной манифестации стало то, что эта группа свободна от тех бесконечных стереотипов и рефлексий, которые связаны с понятием «новый реализм» и дискуссии вокруг него. Так или иначе, но «новый реализм» во многом воспринимался как этап ученичества, постепенного восстановления традиции, после образовавшейся в связи со сломом исторических эпох, прорехи. Приход в мир новых писателей, ориентация их в пространстве и времени, заявка о себе. Бесконечно новым он быть не может. Это лишь трамплин, точка опоры для старта.

Следует отметить, что Садулаев не перечеркивает всё то, что провозглашал Шаргунов в своем манифесте, а встал с ним плечом к плечу и изложил эволюционирующуюся тенденцию.

Напомним, что в начале «нулевых» рассуждения Сергея Шаргунова были связаны с предчувствием новой жизнеспособной литературной тенденции. Он писал, что «серьезная литература больше не нужна народу», она «обречена на локальность» и существование в резервации. «Серьезная литература» – это самозамкнутая литература, живущая в собственном герметичном пространстве. Искусство же принадлежит народу и, в свою очередь, народ – искусству. Поэтому он за открытые формы этого диалога.

Тогда Шаргунов заявил, что средний человек «значительней и интересней любых самых бесподобных текстов». Вместо постмодернистской пародии, игры, жонглирования образами и словесной эквилибристики – подключение к пульсу мироздания, транслирование, отображение его: «молодой человек инкрустирован в свою среду и в свою эпоху,