ему понадобилось разыгрывать именно меня, когда у нас с ним давно уже кончены всякие отношения?

Он покинул не только Веру. Покинул и ту вольготную, спокойную жизнь, которая была так ему по душе, покинул добрых свенборгских меценатов, своих друзей по «Оксфордскому движению», свою строящуюся виллу. Разве пойдешь на все это только ради того, чтобы разыграть человека, с которым у тебя нет почти ничего общего?

Позже меня упрекали в том, что я не пошел с письмом Бранда в полицию. Раз он душевно болен и говорил о самоубийстве, его следовало разыскать и поместить в больницу.

Я нахожу эти упреки нелепыми. В то время я не имел возможности помочь Бранду. Не исключено, что больница пошла бы на пользу ему, но — как мне было поступить? Не мог же я тревожить полицию на том лишь основании, что получил глупое письмо!

Начнем с того, что, во-первых, о желании совершить самоубийство в письме не было сказано. Там только значилось: «Если это случится еще раз», — под чем подразумевалось столкновение в четвертый раз со злополучным трупом Вольбека. Во-вторых, Бранд не кончал жизнь самоубийством. Позже он делал несколько попыток, но избирал такие нелепые формы, что есть все основания усомниться в серьезности его намерения уйти из жизни. Во всяком случае, маловероятно, чтобы полиция приказала принудительно поместить Бранда в дом умалишенных только потому, что он послал мне сумбурное письмо.

К тому же у меня было куда меньше оснований вмешиваться в дела Бранда, чем у директора Х.-Н. Нильсена из Свенборга, а он-то пустил в ход все средства, чтобы разыскать беглеца.

Да это и не так трудно было. Его серую машину видели в нескольких местах, последний раз в Падборге, — он обращался в полицейский участок за паспортом и международными правами на вождение машины. Г-н Нильсен хотел, чтобы его незамедлительно арестовали и силой доставили домой, но полиция на это не пошла. Ведь люди в наши дни имеют право ездить куда им заблагорассудится. И это в полной мере относилось к Бранду. Если даже допустить, что он не в своем уме, нигде ведь не сказано, что он представляет угрозу общественной безопасности.

Исчезновение Бранда было предметом всяческих толков и пересудов в Свенборге. Чего только не говорили о сбежавшем почитателе «Оксфордского движения». Слухи ходили самые фантастичные. Дошли они и до переулка Фиулстреде в Копенгагене. Вот где воспрянула духом фру Друссе, почувствовала себя на седьмом небе.

—      Я знала это! — говорила она, сверкая глазами. — Всегда знала. Нет, была убеждена. Он сбросил с себя колдовство этой гремучей змеи!

Под гремучей змеей она подразумевала белокурую фрекен Нильсен со вздернутым носиком.

—      Любит он только меня! Он вернется ко мне! Я ждала его все время. И теперь он придет!

—      Но вы ведь мертвы, фру Друссе!

—      Мертва? Как так мертва? А ну-ка, поклянитесь, если можете!

—      Да нет, зачем же, вы сами утверждали, что мертвы, прошлый раз, когда мы виделись. Это было в конце декабря, и это предсказал гороскоп, который вы составили сами.

—      Смерти не существует — это только внушение. Человек не может умереть. Я живу сейчас, я жила в прошлых веках, много-много тысячелетий назад. Я помню древних египтян, народы майя, Атлантиду. Я сама была однажды принцессой инков. А Хакон Бранд — принцем инков. Его звали Амадафис.

—      Амадафис? Занятное имя.

—      Да, его звали так. О, каким прекрасным мне кажется это имя. Амадафис, Амадафис. Четыре тысячи лет назад. Разве я могла это забыть!

—      У вас поразительная память.

—      О, он вернется ко мне! Я знаю! Я жду его! О мой Амадафис!

И фру Друссе раскрывала объятия, точно готовясь принять в них невидимого принца инков.

Но Бранд не вернулся к фру Друссе.

Зато однажды он появился на вилле Нильсенов, словно ничего не случилось.

Не знаю, как он объяснил свое странное бегство разгневанному королю ликеров. Но Вера была счастлива. Значительно больше счастлива, чем на то были основания.

Вскоре состоялась свадьба. Их повенчал старый священник в старинной церкви, и событие отпраздновали в старинном кабачке. Затем молодые отправились в свадебное путешествие по старинным городам Европы.

После этого я ничего не слышал о Бранде. Не знаю, как протекало их свадебное путешествие. Но часто не без сочувствия я думал о белокурой Вере. По небольшой заметке, появившейся в прессе, о неудавшейся попытке Бранда совершить самоубийство в Венеции можно судить, что бедняжке пришлось немало пережить со своим эксцентричным супругом.

Об этом писали как итальянские, так и датские газеты.

Полгода спустя, когда я вновь повстречал Бранда, он все еще бережно хранил вырезки из газет об этом неудавшемся самоубийстве. И был преисполнен гордости оттого, что иностранная пресса писала о нем.

Правда, газеты описывали этот эпизод как юмористическое происшествие. Бранд решил покончить с жизнью громко и помпезно. Наняв гондолу, велел провезти его по каналам Венеции, чтобы, как потом заявил он репортеру итальянской газеты, «уйти из жизни, пресытившись созерцанием красоты».

Заплатив музыканту, чтобы тот стоял на корме, играл на мандолине и пел, пока гондола будет тихо скользить по воде, Бранд тут же распорядился направить гондолу к «Мосту прекрасного бюста». В свое время этот мост был излюбленным местом куртизанок, откуда они своими пышными бюстами соблазняли гребцов-венецианцев.

Когда гондола приблизилась к мосту, Бранд встал во весь рост и оглядел мир. Он поднял руки, прокричал что- то непонятное и под неумолкающие звуки мандолины бросился в зеленую воду.

Зрелище это наблюдала большая толпа. Бранда приветствовали восторженными криками и хлопанием в ладоши: ведь глубина канала едва достигала метра.

Бранд старался все время держать голову под водой, но когда не хватало воздуха в легких, он подымал голову, глубоко вдыхал и вновь погружался в воду.

Все же под конец ему пришлось вылезть из воды, и под громкие аплодисменты он поплелся к берегу, где его уже ждал полицейский патруль. Проверив имя и адрес, его препроводили в отель. Позже, как сообщалось в газетах, Бранду пришлось уплатить штраф, так как во время этого происшествия он был в сильном подпитии. Итак, Бранд покончил и с трезвенностью.

Газеты были достаточно тактичны и не упомянули, что на столь странные эксперименты он пустился во время своего свадебного путешествия. Ни о молодой фру Бранд, ни о том, как Вера отнеслась к эксцентричной выходке своего супруга, не было сказано ни слова.

Вскоре, после того как мне попалась заметка обо всем этом, я уехал в Париж. И позабыл о Бранде.