Не кричите так громко, я не глухой, — еще более возвысил голос барон. — Откуда мне знать, что это за малыш?!

Лоренца отважно вступила в горячий разговор.

— Вы помните, отец, что, когда я только приехала в Курси, я рассказывала вам о женщине, которая прогуливалась в лесу Верней со странным человеком, явившимся из Ангулема, и об их беседе, которая меня очень насторожила?

Барон ограничился кивком, и Лоренца продолжала:

— Этим утром, когда я направлялась в Лувр, та самая женщина бросилась ко мне, умоляла провести ее к королеве, чтобы открыть ей, какая страшная опасность угрожает ее супругу. Зная, насколько «теплы» мои отношения с Ее Величеством, я ответила, что это невозможно. Женщина рассказала мне, что в поместье Верней и в Мальзербе постоянно переписываются с Испанией и эрцгерцогом Альбертом. Что все семейство д'Антраг заодно с герцогом д'Эперноном и состоит в заговоре против короля, что человек из Ангулема уже приехал, а поскольку день коронации уже назначен, то... К сожалению, я не успела ничего ей ответить и пообещать, потому что подоспели лучники городской стражи, взяли ее под арест и повели в Консьержери.

— На каком основании? — удивился барон, слушавший теперь свою невестку с пристальным вниманием.

— Она бросила своего ребенка. Жаклин д'Эскоман, так зовут эту женщину, осталась без места и была вынуждена забрать своего ребенка у кормилицы. Та отказалась его держать у себя, потому что мать не могла ей больше платить. Но и у матери не было никаких средств к существованию, и вчера вечером отчаяние толкнуло ее на крайность, она оставила своего мальчика на Новом мосту.

— Дело серьезное. За это ей полагается смертная казнь.

— Вы думаете, она об этом не знает? Но она не видела иного выхода. Думаю, что она предпочла бы покончить с собой и бросилась бы вместе с ребенком в Сену, если бы не вменила себе в долг спасти короля! Она побывала у иезуитов, надеясь, что они передадут ее сведения отцу Котону, духовнику королевы, но ее выставили вон, не пожелав даже выслушать.

— Удивительно, что «добрые» отцы иезуиты дали ей возможность уйти!

— Не будем раздувать пожара! — воскликнула графиня Кларисса. — Они же, в конце концов, не убийцы!

— Спросите об этом у души казненного Жана Шателя[24], который едва не убил нашего короля несколько лет тому назад! Если верить слухам, то в иезуитском монастыре есть несколько келий, которые не уступят камерам в Шатле. — Барон повернулся к невестке: — А эта несчастная ничего вам больше не говорила?

— Она успела только повторить: «Предупредите короля!.. Человек в зеленом!..»

— Хорошо еще, что ей не заткнули рот кляпом!

— Я дала сержанту два экю, чтобы в тюрьме с несчастной обходились получше.

— Вы поступили очень разумно: хотя бы одна монета, безусловно, дойдет до назначения. Если бы вы дали только одну монетку, то она, скорее всего, оказалась бы в кармане стражника.

— То же самое мне сказал и сьер Джованетти и...

— Как? Он в Париже? Похоже, сегодня утром возле Лувра было очень много народу!

— Он вернулся в Париж как частное лицо и выкупил в свое владение бывший посольский особняк на улице Моконсей. Но главное — он привез мне мою любимую кормилицу Бибиену, вы ее видели, она повела малыша кормить на кухню. Кстати, я так и не знаю, как его зовут.

— Николя, — тут же подсказала вернувшаяся герцогиня. — Бедный мальчик! Если его мать погибнет на эшафоте...

— Он ничего не узнает, — пообещал барон. — Мы возьмем его с собой в Курси и вырастим из него... садовника! Ухаживать за салатом и выращивать розы никому не может надоесть, и к тому же деятельность садовников не подпадает под действие закона. Но это дело будущего, а пока я поспешу в Лувр. Вы правы, Лори: мне необходимо поговорить с королем. Заодно я повидаю мадам де Гершевиль и скажу ей, что сегодня утром вы плохо себя чувствовали.

И барон вылетел из дома, как порыв ветра.

— Храни его Бог, — заволновалась Кларисса, — только бы он не наделал глупостей! Когда Губерт впадает в гнев, он не владеет собой!

— Он уже успокоился, и гнев его остыл, — утешила ее Лоренца.

— Вы не знаете его так, как я. Могу вас уверить, что в глубине души гнев тлеет по-прежнему и может вспыхнуть в любую минуту. Если, не дай бог, он встретит кого-нибудь из этих двух несчастных, он способен на худшее.

— Что же нам делать?

— Молиться.

Небесные силы были в тот день на стороне графини де Роянкур. Когда барон вернулся, то выяснилось, что он не видел никого из тех, кого так желал повидать. Король уехал в Бастилию, где его ждал де Сюлли, чтобы вместе подсчитать доходы королевской казны и примерные расходы на будущую войну. Двух наглецов-обидчиков барон в Лувре встретить не мог. Молодому де Саррансу было запрещено переступать порог Лувра, а Кончини в присутствии короля Генриха стремился стать как можно более незаметным. Он старался держаться в тени королевы, а не распускать павлиний хвост в ярком свете дворцовых гостиных. Скорее всего, он дожидался своего часа, что отнюдь не служило спокойствию барона де Курси.

Зато барон увиделся с мадам де Гершевиль и передал ей извинения невестки, которая отсутствовала из-за легкого недомогания.

— Надеюсь, предвещающего счастливые перемены? — улыбнулась придворная дама.

— Видит бог, я понятия не имею и продолжаю довольствоваться надеждами.

— В любом случае я предупрежу наше грозное Величество. Королева никогда не заговаривает с донной Лоренцой и если обращается, то только с приказом, словно к служанке, чтобы унизить ее. Я буду очень удивлена, если завтра она примет ее милостиво, но сделаю все, что смогу.

— Вам не стоит особенно беспокоиться. Ничего хорошего Лоренца не ждет.

Но не ждала Лоренца и потока проклятий на французском и итальянском языках, который обрушился на ее голову, как только она вошла в королевскую опочивальню. Короля там уже не было. Это был день заседания Совета, и король, как обычно, встал в семь часов. Лоренца очень пожалела о его отсутствии, он бы сумел прикрыть рот своей неуемной половине.

Для начала Лоренцу обозвали лгуньей. Она солгала, сказавшись вчера больной, тогда как с утра была на мосту перед Лувром, разговаривала с какой-то жалкой простолюдинкой, которую вдобавок арестовала стража, а она, Лоренца, дала