— Почему?

И Тахир, ничего не скрывая, подробно рассказал (Бабур внимательно слушал), как перед началом панипатской битвы, хмельной и чванливый, бесчеловечно избил нукера Мамата (друга своего, повелитель!) и все, что произошло вслед за этим.

— Лежал в постели, помирал от ран, но еще сильнее донимали меня муки совести, повелитель. Не подходит мне быть беком… Я пахарь. А еще — воин. Да только уже калека. Позвольте мне работать в саду, том самом, что закладывает мой дядя мулла. Поливальщиком буду, цветы стану разводить. Раньше я не одной пахотой, но и садоводством с охотой занимался у себя в Куве…

Бабур слушал, подняв глаза на дождевые облака, — они плыли по небу меж мраморными расписными колонками айвана. Красиво… Исчезающей красотой красиво. С благими намерениями он сделал Тахира беком, но теперь увидел, что счастья тем самым ему не прибавил.

— Ладно, пусть будет по-вашему: мой боевой бек, мой товарищ перестанет быть беком, станет садоводом. Он избавится от беков, а я… как избавлюсь я?

Тахир растерялся, но не настолько, чтоб уклониться от ответа:

— Вы… шах. Пахарь и шах — не одно и то же. Беки у вас в подчинении…

— Подчиняются, но и подчиняют. А чуть зазеваешься, могут по корысти своей завести в такую пучину, что и захочешь — не выберешься. Утопят… Помните, что я говорил в Исфаре?

— Те ваши слова, повелитель, я до могилы не забуду.

— А что говорили вы? Что обещали? «Навеки буду с вами», — помните?

— Повелитель, я был тогда крепким джигитом. — Зачем я нужен вам немощный?

— Во дворце нужен человек, который с душою присматривал бы за моим «приютом уединения».

Так Бабур называл помещение, где он оставался один и писал. Тахир знал, что там для Бабура протекают самые дорогие и приятные часы жизни. Но Тахир представил себе интриги, пересуды, косые взгляды дворцовых слуг: никто не любит любимчиков властелина! — и решил все же добиться разрешения работать в саду, рядом с дядей.

— Хазраг мой, простите вашего раба. Душа склоняется к работе в саду…

— Ну, а мы и в саду сделаем «приют уединения», — сказал Бабур. — И за ним, когда строительство завершится, вы тоже будете присматривать. Идет?

Теперь уже не отказаться! Да и не привык Тахир перечить Бабуру. Знаком покорности и согласия приложил он правую, плохо слушающуюся руку к левой половине груди — к сердцу.

Уже второй месяц Агру затопляют дожди. Жара спала, но замучила всепроникакпцая влажность. Бумага, на которой писал Бабур, отсырела. Одежда не просыхала целыми днями. Воздух напоминал банный, от влажной духоты спирало дыхание.

Бабур безвыездно жил в Агре и каждый вечер уходил в «приют уединения», который находился в глубине большого сада. Это был небольшой дом из четырех связанных меж собою комнат. Убирали их двое слуг. Тахир стал «офтобачи», но отвечал не столько за воду и вино, сколько за книги, рукописи, чистую бумагу, перья и чернила. В самой тихой и уютной комнате стоял восьмигранный столик, за которым Бабур любил писать. В соседней комнате на скатерти-дастархане расставлялись кувшины с водой, куда для аромата добавляли розовый настой с лимонным и ананасовым соками, тарелки с лепестками танбула и орешками фуфала, что скрывали в себе бодрящие зернышки красного цвета.

Однажды Тахир поставил на дастархан кувшин ароматного газнийского вина. Но в тот же вечер Бабур предупредил:

— Уберите-ка его! Хватит вина, выпиваемого на пирах.

После этого Тахир взял себе за правило никогда не приносить вино в «приют уединения».

Если Бабур работал во внутренней комнате всю ночь напролет, то и Тахир не спал до рассвета.

Бабур знал, что его бывший бек бодрствует в передней, иногда выходил к нему, задавал вопросы.

Однажды спросил:

— Тахирбек, помнишь, в арчовых лесах Бадахшана мы видели одну травку с очень нежным запахом? Как же она называлась? Растет в изобилии и в Дехкате, и в горах Осмон Яйлау… Светло-голубоватая такая. Я когда-то записал название в какую-то тетрадь… В Кабуле, видно, тетрадь осталась, не могу здесь найти.

— А лошадь ее ест, эту травку?

— Да, охотно… Растет низко, пучками.

— Не бетака?

— Да, бетака, молодец! Бетака, бетака… Правильнее — бутака! Значит — пучком растет, как ветка от сучка. «Буток» — сучок, ветка, а «бутака» — в Бадахшане так эту травку называют.

Иногда Бабур расспрашивал Тахира о подробностях событий, вместе пережитых, или тех мест, которые они когда-то исходили. Тахир знал, что Бабур постоянно пишет книгу о своей жизни. И ощущал себя невольным участником ее создания, радовался, что не без толку проходят дни, проводимые им у повелителя в «приюте уединения».

Как-то в полночь Бабур вышел к нему и прочитал грустным голосом:

Я решился уйти из родимой земли: изнемог.

Нет покоя душе. От любимой вдали занемог.

Я по собственной воле обрел Хиндустан, но не волен

Возвратиться назад. Годы, годы прошли… Изнемог!

Эти строки так разбередили Тахира, что он чуть не застонал.

Помолчали. Каждый подумал о своем. О женах своих: Бабур больше всего о Мохим-бегим, Тахир — о Робии.

— Когда же мы свидимся с ними, хазрат мой? Прошло уж девять месяцев, как мы одни здесь, в Агре.

— Дороги все еще опасны. Тем более для женщин. Да и не до семейных утех сейчас, Тахирбек. Рано Санграм Сингх собирается воевать…

— Но он же заключил с вами соглашение против Ибрагима, когда мы были в Кабуле.

— Этот раджпут хотел с нашей помощью взять себе Дели и Агру. Он отважен, что и говорить. Но он еще и хитер, — думал, что мы повоюем с Ибрагимом и уйдем восвояси. А ныне увидел, что мы остаемся, новые строительства затеваем. Потому стал собирать силы против нас. Из своего Читура захватил многие области. «Моголами» нас обзывает, а ведь знает он, что мы — тюрки. Рано Санграм собирает вокруг себя всех недовольных нами.

— Да, мой хазрат, и здесь недовольных тоже много… Есть и поводы для недовольства.

Сказав так, Тахир хотел напомнить Бабуру о том, что произошло недавно здесь, в крепости Агра.

Сзади дворца расстилался огромный, вплоть до крепостной стены, пустырь. Бабур приказал построить в центре его ваин — так индусы называют крытый бассейн с низвергающимися каскадами. Ваин надо было вырыть очень глубоким, на три яруса вглубь, с колодцами трех уровней, — таким его задумал тебризец Сулейман Руми, который приехал в Агру. Со дна этого огромного хауза должна была вести вверх ступенчатая лестница. Словом, работы было очень много, а Бабур приказал завершить