– Ты модифицируешь недочеловека без разрешения. Я не знаю, кто ты, но Охотник должен знать, что это запрещено. Само собой, животное придется умертвить, – сказала женщина, глядя на маленькую С’джоан.

То ли приветствуя незнакомку, то ли представляя ее Элейн, Охотник пробормотал, словно не знал, что еще сказать:

– Госпожа Арабелла Андервуд.

Элейн не могла поклониться, хотя и желала.

Маленькая девочка-собака удивила всех.

Я твоя сестра Джоан, сказала она, и я не животное.

Судя по всему, госпожа Арабелла не поверила собственным ушам. (Элейн сама не могла понять, слышит ли слова, произнесенные вслух, или читает их в своем разуме.)

Я Джоан, и я люблю тебя.

Госпожа Арабелла вздрогнула, словно на нее плеснули водой.

– Конечно, ты Джоан. Ты любишь меня. А я люблю тебя.

Люди и недолюди встретятся на условиях любви.

– Любовь. Любовь, ну конечно. Ты хорошая девочка. И ты права.

Ты забудешь меня, сказала Джоан, до тех пор, пока мы не встретимся и не будем любить снова.

– Да, милая. До свидания.

Наконец С’джоан заговорила вслух, обращаясь к Охотнику и Элейн:

– Готово. Я знаю, кто я и что мне нужно сделать. Элейн лучше пойти со мной. Мы скоро увидимся, Охотник… если выживем.

Элейн посмотрела на госпожу Арабеллу, которая замерла, глядя перед собой, словно слепая. Охотник с мудрой, доброй, печальной улыбкой кивнул Элейн.

Девочка повела Элейн вниз, вниз, вниз, к двери в туннель Энглока. Проходя через латунную дверь, Элейн услышала, как госпожа Арабелла спрашивает Охотника:

– Что ты делаешь здесь в одиночестве? Тут странно пахнет. Здесь были животные? Ты что-то убил?

– Да, мадам, – ответил Охотник, когда С’джоан и Элейн шагнули за дверь.

– Что? – воскликнула госпожа Арабелла.

Должно быть, Охотник повысил голос, чтобы тот разнесся далеко, и они его услышали.

– Как и всегда, мадам, я убил любовью, – сказал он. – На этот раз – систему.

Они выскользнули за дверь, а протестующий, властный, требовательный голос госпожи Арабеллы продолжал атаковать Охотника.

Джоан шла впереди. Ее красивое тело было детским, но личность состояла из бодрствующих разумов всех недолюдей, которых в нее записали. Элейн этого не понимала, ведь Джоан так и осталась маленькой девочкой-собакой, однако теперь также стала Элейн и Охотником. Их роли были очевидны: ребенок, переставший быть недодевочкой, вел, а Элейн, человек или нет, шла следом.

Дверь закрылась за ними. Они вернулись в Желто-коричневый коридор. Большинство недолюдей ждало их. На них уставились десятки пар глаз. Тяжелые животно-людские запахи старого туннеля накатывали, подобно густым, медленным волнам. Элейн почувствовала, как в висках зарождается головная боль, но была слишком напряжена, чтобы обращать на это внимание.

Мгновение С’джоан и Элейн стояли лицом к лицу с недолюдьми.

Большинство из вас видели эту сцену на картинах или в театральных постановках. Без сомнения, самая известная из них – фантастическая «картина с одной линией» Сана Шигонанды: почти однотонный серый фон с намеком на коричневый и желтый слева, на красный и черный – справа, а в центре – странная белая линия, почти мазок краски, каким-то образом олицетворяющий потрясенную девицу Элейн и благословенное судьбой дитя Джоан.

Само собой, первым обрел голос Мой-милый-Чарли. (Элейн больше не видела в нем человека-козла. Теперь он казался серьезным, приветливым мужчиной средних лет, отважно противостоявшим плохому здоровью и жизненным тяготам. Его улыбка была обаятельной и убедительной. Почему я не видела его таким раньше? – подумала Элейн. Неужели я изменилась?)

Мой-милый-Чарли заговорил прежде, чем она собралась с мыслями.

– Он это сделал. Ты С’джоан?

– С’джоан ли я? – спросила девочка толпу изуродованных, странных людей, собравшихся в туннеле. – Вы считаете меня С’джоан?

– Нет, нет! Ты обещанная госпожа… ты мост-к-человеку! – воскликнула высокая старуха с желтыми волосами, которой Элейн прежде не видела. Женщина рухнула на колени перед девочкой и попыталась схватить ее за руку. С’джоан спокойно, но твердо убрала руки, и женщина зарыдала, уткнувшись лицом в подол ее платья.

– Я Джоан, – сказала девочка, – и я больше не собака. Вы теперь люди – и если умрете вместе со мной, то умрете людьми. Разве это не лучше, чем было раньше? А ты, Рути, – обратилась она к женщине у ее ног, – поднимись и перестань плакать. Радуйся. В эти дни я буду с вами. Я знаю, Рути, что всех твоих детей забрали и убили, и сожалею об этом. Я не могу вернуть их к жизни. Но я дарю тебе женское естество. Я даже сделала человека из Элейн.

– Кто ты? – спросил Мой-милый-Чарли. – Кто ты?

– Я маленькая девочка, которую ты час назад отправил умереть или выжить. Но теперь я Джоан, не С’джоан, и я принесла вам оружие. Вы женщины. Вы мужчины. Вы люди. Вы можете воспользоваться этим оружием.

– Какое оружие? – донесся из третьего ряда собравшихся голос Кроули.

– Жизнь и жизнь-вместе, – ответила девочка Джоан.

– Не будь дурой, – сказала Кроули. – Какое оружие? Хватит с нас слов. Нас пичкают словами и смертью с тех самых пор, как возник мир недолюдей. Вот что дали нам люди – добрые слова, правильные принципы и хладнокровное убийство, год за годом, поколение за поколением. Не говори мне, что я человек. Это не так. Я бизон – и мне это известно. Животное, подправленное, чтобы выглядеть человеком. Дай мне то, чем можно убивать. Дай мне умереть, сражаясь.

Маленькая Джоан смотрелась нелепо в своем юном, невысоком теле, на ней по-прежнему была короткая голубая туника, в которой ее впервые увидела Элейн. Девочка повелевала толпой. Она подняла руку – и гул тихих голосов, поднявшийся, пока кричала Кроули, снова стих.

– Кроули, – произнесла Джоан голосом, разнесшимся по всему коридору, – теперь с тобой пребудет вечный мир.

Кроули нахмурилась. Ей хватило приличия сделать озадаченный вид, но она промолчала.

– Не говорите со мной, милые люди, – сказала маленькая Джоан. – Сначала привыкните ко мне. Я принесу вам жизнь-вместе. Это больше любви. Любовь – жестокое, грустное, грязное слово, слово холодное и старое. Оно слишком много говорит и слишком мало обещает. Я принесу вам нечто большее, чем любовь. Если вы живете, вы живете. Если вы живете-вместе, вы знаете, что рядом другая жизнь – вы оба, каждый из вас, вы все. Ничего не делайте. Не хватайте, не стискивайте, не владейте. Просто будьте. Вот оружие. Против него бессильны огонь, и пуля, и яд.

– Хотела бы я поверить тебе, но не знаю как, – сказала Мейбл.

– Не надо мне верить, – ответила маленькая Джоан. – Просто жди, и пусть все идет своим чередом. Пропустите меня, добрые люди. Мне нужно поспать. Элейн присмотрит за мной, пока я сплю, а проснувшись, я расскажу вам, почему вы перестали быть недолюдьми.