я заменил генерала Паулина на консула Турпилиана. Властные полномочия на время своего отсутствия передал Тигеллину и Фению Руфу.

– В Риме благодаря мне народ всем доволен, – сказал я. – С мелкими проблемами вы и сами справитесь. А случится что-то серьезное – посылайте ко мне самого быстрого гонца.

Но я надеялся, что они обойдутся и без меня.

* * *

Возвращаясь в Помпеи, никакой тревоги, как на пути в Рим, я не испытывал. Наступила весна, моим вниманием владели не гробницы вдоль дороги, а роскошные виллы. Свежая зелень листвы, звонкое пение птиц, белые россыпи полевых цветов на ярко-зеленых лугах – все символизировало начало моей новой жизни. До того постоянно ускользавшее счастье наконец будет моим.

Когда я подъезжал к широким воротам виллы, мне навстречу выбежала Поппея. Я соскочил с лошади и обнял ее.

– Как ты узнала, что я уже здесь?

– Почувствовала. Я не сомневалась, что ты именно сегодня приедешь.

В какой-то момент у меня даже голова слегка закружилась. Уткнувшись лицом в блестящие густые волосы Поппеи, я вдохнул их слабый мускусный запах. Потом чуть приподнял одну прядь, и она засияла на солнце, переливаясь всеми цветами янтаря, от золотистого до красно-коричневого.

– Я посвящу твоим волосам поэму. Они – настоящий янтарь.

И мы, взявшись за руки, пошли к портику с высокими колоннами.

– Янтарь… Я тебе говорил, что пришли новости от агентов, отправленных в Балтию на поиски месторождений янтаря? И одно очень крупное они сумели найти, так что скоро Рим утонет в янтаре.

Я был очень доволен.

– Надеюсь, не в буквальном смысле, – заметила Поппея.

– О, я планирую украшать янтарем щиты и сети гладиаторов. Это помимо всего прочего. А раз уж у янтаря цвет твоих волос, я никогда не смогу им пресытиться.

Парадная комната виллы была мне хорошо знакома, хотя я все еще чувствовал себя гостем, но теперь, освещенная весенним солнцем, она дарила новые приятные ощущения – тепло и свободу.

– Где мы поженимся? Не в черной комнате – это было бы слишком символично.

Поппея рассмеялась:

– Я подумала, будет неплохо все устроить во внутреннем саду. Цветы на фресках никогда не увядают, но там уже расцвели живые, и они чудесны.

* * *

Мы стояли во внутреннем саду. Пригревало солнце, легкий бриз покачивал растущие вдоль стены лилии. Голова Поппеи была покрыта вуалью традиционного огненно-оранжевого цвета и украшена венком из посвященных Юноне и Венере полевых цветов, которые она сама собрала на рассвете. В качестве свидетелей были приглашены ее родственники из Помпеев. Они тихо наблюдали, как мы, стоя перед жрецом из храма Юпитера и взявшись за руки, повторяли слова брачного обета Quando tu Gaius, ego Gaia – «Где ты Гай, там я Гайя». Я надел на палец Поппеи свадебное кольцо из лидийского золота с гравировкой в виде двух сомкнутых рук. После этого жрец повернулся к свадебному алтарю, на котором мы, когда устанавливали его возле одной из стен сада, оставили подношение Юпитеру – медовый пирог. Жрец разломил пирог и дал нам с Поппеей по кусочку, которые мы тут же съели. На этом ритуал завершился, мы с Поппеей стали мужем и женой.

У нее не было матери, которая одела бы ее перед свадьбой, и отца, который накануне накормил бы ее традиционным ужином, как не было и свадебной процессии, сопроводившей бы ее от дома отца к моему дому. Вместо этого Поппея провела меня и гостей в свою комнату, где нас ожидал ужин. Там она смешалась с гостями, благодарила, что они пришли на нашу свадьбу, и обещала вскоре нанести ответный визит. Поппея так грациозно двигалась, что я просто не мог отвести от нее взгляд. В наступающих сумерках она была похожа на парящий в воздухе светящийся опал.

Наступила ночь. Теперь гости должны были сопроводить нас в спальню – это была версия традиционной процессии от дома к дому. Они шли за нами, и один из гостей нес факел из боярышника. Я остановился перед входом в спальню и, медленно открыв дверь, заглянул внутрь. Обстановка в спальне кардинально изменилась. На месте старой кровати стояла новая. Все было новым. Я поднял Поппею на руки и перенес через порог.

За нами столпились гости. Один из них, с факелом, вышел вперед и разжег огонь в очаге, хотя погода стояла теплая и в обогреве мы не нуждались. Мы одновременно посмотрели на устланную шелком и заваленную подушками кровать, потом – снова на гостей.

– Доброй ночи, – коротко сказал я и указал на выход.

Я еле дождался, когда последний выйдет из комнаты, и закрыл за ним дверь.

Повернулся к Поппее:

– Ну вот и все. Теперь ты принадлежишь мне. Навеки.

– Мы принадлежим друг другу, – поправила она. – Навеки.

* * *

Следующие несколько дней мы наслаждались нашей новой жизнью. Ни у нее, ни у меня не было семьи, но мы могли создать новую. Могли завести детей. Могли избежать ужасов, которые преследовали и мой, и ее род. Мы никогда не бросим наших детей и оставим им наследие, которым они смогут гордиться.

Однажды ночью после таких разговоров мы лежали на теплой постели и вдыхали проникающие в спальню запахи сосны.

– А ты бы кого хотел? – сонным голосом спросила Поппея. – Мальчика или девочку?

– Почему я должен выбирать? Разве у нас не могут быть и сын, и дочь?

– Не в этот раз, – ответила Поппея. – Это не двойняшки.

Я резко сел:

– Что ты хочешь этим сказать?

Поппея хихикнула, прикрыв губы ладонью.

– Я пытаюсь сказать, что беременна, – объяснила она и, прежде чем я успел раскрыть рот, добавила: – Я знаю уже какое-то время, но не хотела тебе говорить, пока не пойму, что ты хочешь на мне жениться без всякого на то понуждения вроде беременности невесты.

– Но я… ты должна была мне сказать!

– Иногда лучше подождать и убедиться, что ничто не сорвется. – Теперь Поппея тоже села. – И твой развод с Октавией был очень непростым. Я не хотела нагружать тебя еще и этим.

– Но так у меня было бы больше счастливых дней, – вздохнул я.

– Это мой тебе свадебный подарок, лучше любого кольца с гравировкой или серебряной посуды.

– Да, да, это бесценный подарок!

Я стану отцом. Сын или дочь. Если сын, то – наследник. Если дочь, то прекрасная, как мать. Так я и сказал Поппее, с нежностью взяв ее лицо в ладони.

– Я хочу, чтобы у нас с тобой была долгая жизнь, – сказала она. – Много сыновей и дочерей. Но в то же время я