удушающих водорослей, тучами москитов и жалящими мухами. Опасности в Риме все же легче переносятся.

LXIV

План был такой: я возвращаюсь в Рим, немедленно запускаю процесс развода с Октавией и представляю просьбу Поппеи о разводе с Отоном. Поппея ждет у себя на вилле. Как только все вопросы будут решены, мы поженимся, и она приедет в Рим, где я объявлю ее своей императрицей. Все просто и понятно.

Однако атмосфера в Риме за время моего отсутствия изменилась. Я ехал по Аппиевой дороге, и тени от установленных на обочине гробниц словно перечеркивали мой путь. Уже тогда я почувствовал, что назревает что-то недоброе.

Приняв ванну и надев свежую тунику, я сразу послал за Сенекой и Бурром. Сенека появился только ближе к вечеру. Я, увидев его, испытал настоящий шок – он весь скукожился и сморщился, как травинка под ударом ранних заморозков.

– Прости, что заставил себя ждать, я добирался из своего загородного дома, – просипел Сенека. – Рим стал для меня слишком шумным, а раз уж ты был в отъезде…

Он развел руками.

– Да, да, прошу, садись, – предложил я, а сам подумал, что старику осталось недолго.

– Мои легкие совсем плохи, да ты и сам видишь. Но порой, когда тело начинает угасать, огонь разума разгорается только ярче. Вот так и со мной. Я много писал в моем сельском доме.

– Буду рад познакомиться с твоими сочинениями. Я знаю, писательство – твоя первая любовь.

Я смотрел на морщинистое лицо Сенеки, и перед моим мысленным взором промелькнули все важные для меня моменты, когда мы были вместе. Отчетливо вспомнился пикник на берегу Тибра много лет назад, когда он занял пустующее место моего отца, которого я никогда не знал.

– Конечно. На самом деле я как раз об этом хотел с тобой поговорить. Я уже много лет служу при дворце и чувствую, что достаточно долго проработал в упряжке.

– Ты сравниваешь себя с мулом? – рассмеялся я в надежде поднять ему настроение.

– В каком-то смысле я и есть мул, цезарь, – ответил Сенека без улыбки.

– Не мог бы ты попросту называть меня Нероном? Ты, как никто другой, имеешь на это право. Если желаешь вернуться в наше прошлое, можешь даже Луцием называть.

– Хорошо… Нерон. Трудно оставаться в упряжке, когда чувствуешь себя ненужным и бесполезным. В последние годы ты почти не прислушиваешься к моим советам, я стал чем-то вроде украшения. Как медные заклепки на упряжке.

– То есть ты оцениваешь себя даже ниже мула? – спросил я и снова попытался рассмеяться.

– Боюсь, что так. И поэтому, це… Нерон, я прошу тебя об отставке. Прошу позволить удалиться в мое поместье и больше никогда не появляться во дворце.

Я такого не ожидал и не был к этому готов. Сенека говорил правду, я действительно больше не прислушивался к его советам, но само его присутствие точно было для меня благотворным.

– Понимаю, – кивнул я.

В детстве я не раз ощущал себя покинутым и даже преданным, и вот теперь это чувство снова попыталось накрыть меня, но я сумел от него отмахнуться.

– Я командую армией и флотом, но не могу приказывать твоему сердцу. Поэтому я отпускаю тебя, хоть и с великой печалью.

– Спасибо тебе, – ответил Сенека.

Он встал, протянул ко мне слабые руки и обнял. Я обнял его в ответ и почувствовал под складками тоги то немногое, что еще оставалось от его тела.

– Но не прямо сейчас, – сказал я. – Сначала я хочу продолжить наш разговор касательно моего развода. Я решительно настроен развестись с Октавией и намерен без промедления подать петицию на сей счет.

Сенека прошаркал к своему креслу и сел. Я согласился его отпустить, но освобождение надо было еще заслужить.

– Мы это уже обсуждали, и ты знаешь, почему такой шаг является крайне нежелательным и нецелесообразным. Она – дочь последнего императора, ей симпатизирует народ. Более того, если ты с ней разведешься, она может выйти замуж за того, чья родословная вполне сравнима с твоей.

Но теперь это уже не важно. Главное – Поппея станет моей женой. Это все, что имело для меня значение на тот момент.

– Пусть делает что хочет.

– Вот почему я больше не могу тебе служить, – вздохнул Сенека. – Какой смысл оставаться во дворце, если я не могу предложить тебе совет, к которому ты прислушаешься.

– Так дай мне совет, к которому я смогу прислушаться, – сказал я. – Посоветуй, как справиться с оппонентами, когда таковые возникнут? Что делать с Октавией после развода? Именем Зевса заклинаю, дай мне практический совет, как достичь того, чего я хочу, и не указывай на то, что может в результате этого случиться.

– Тебе нужен не философ, а экзекутор, – сказал Сенека. – Кто-нибудь вроде Тигеллина, который без зазрения совести выполнит любой твой приказ. Или как твой старый учитель Аникет – вот уж кто точно не сомневался и в буквальном смысле стал твоим личным палачом.

Как он посмел напомнить мне об этом? Это – запретная тема для всех, даже для него.

– Мне нужен тот, кто способен думать, а не разглагольствовать.

– Хорошо, вот тебе повод подумать. Ты решил ступить на этот путь в опасные времена. Пока тебя не было, в небе появилась комета, а ты знаешь, что это предвещает.

Смена власти. Новый император.

– Как много людей ее видели? Там, где был я, она осталась незамеченной.

– Но римляне видели, – сказал Сенека. – У нее был очень яркий хвост, даже днем ее невозможно было не заметить.

Меня бросило в дрожь. Но если моему правлению грозит опасность, разве сивилла не упомянула бы об этом? Однако вместо этого она говорила об огне и пожаре. С другой стороны, толковать предсказания можно по-разному, пожаром она могла назвать и хвост кометы.

Я сделал глубокий вдох. Настал момент взять судьбу в свои руки и покинуть безопасный мелководный берег. Ступив на этот путь, я буду держаться своего курса.

– Все остается в силе – я развожусь. И кстати, где Бурр?

– Он умирает, – ответил Сенека. – Болезнь горла дошла до той стадии, когда он уже не может есть. Лежит в штабе командующего преторианской гвардии.

* * *

Сенека уходит. Уходит Бурр. Я послал в преторианские казармы лекарей, бульон для поддержания сил, лекарства и попросил принять меня. Но Бурр отказал мне запиской, в которой ссылался на то, что разговаривать он больше не может и слишком ослаб, но хочет остаться в моей памяти сильным мужчиной, каким я его когда-то знал. В этих обстоятельствах