Глаза Соньки сверкнули, она вцепилась в его руку:

— Вот вы… Послушайте, вы! Господин! Сделайте так, чтобы не посадили! — В ее речи возникла здоровая логика: — Дайте капитану денег, наймите лодку, договоритесь с солдатами, чтобы довезли меня на оленях… Придумайте, вы ведь болтаете, что любите меня!

— Да, люблю. Но это выше моих возможностей.

— Ниже… Ниже… Прошу, умоляю, заклинаю… — воровка не отпускала его руку. — Продайте акции, лавки, пивоварню, но помогите мне! Я не могу оставаться здесь!..

Пан с трудом отцепил ее руку, печально усмехнулся:

— Вот такой у нас получается вечер… — Он помолчал, затем серьезно ответил: — Хорошо, я что-нибудь придумаю.

* * *

Сонька крепко спала на мягкой постели, когда ее в плечо легонько толкнул пан Тобольский.

— Проснитесь… Соня, проснитесь.

Она открыла глаза, со сна не сразу сообразила, кто это.

— Что?

— Проснитесь. Надо собираться.

— Куда?

— На пароход.

Теперь до воровки дошло. Она сбросила тощие ноги с кровати, стала натягивать юбку, кофту.

— Вы договорились?

— Договорился.

Когда Сонька оделась, Тобольский осторожно открыл дверь дома и выпустил ее в темный двор. Поселок давно погрузился в сон, в домах не было огней, улочки также пустовали.

* * *

Возле берега, в стороне от поселка, Соньку ждала лодка. Тобольский оставил женщину в сторонке, подошел к человеку в лодке, о чем-то коротко переговорил. Вернулся назад, объяснил:

— Все в порядке. Вас довезут до корабля, поднимут на борт, проводят в каюту.

— А как нее вы? — спросила воровка.

— Буду один, — ответил пан и улыбнулся. — Вдруг случится, что вы снова окажетесь в наших краях.

— Лучше не надо.

— Я тоже так считаю. Но, тем не менее, знайте, я жду вас.

Сонька крепко обняла его, какое-то время не отпускала.

— Спасибо. — Вдруг поинтересовалась: — Вы продали свое дело? Заплатили капитану?

— Я сделал все, чтобы вы смогли добраться до Петербурга и увидеть своих дочек.

Женщина оставила его и заспешила по каменистому берегу к лодке.

* * *

Пан Тобольский стоял на берегу и внимательно вглядывался в черноту воды, стараясь не потерять лодку из виду. Он видел, как лодка, в которой сидели двое, Сонька и человек на веслах, вышла в открытое море, какое-то время барахталась в набиравших силу волнах, затем круто изменила направление и пошла в сторону виднеющегося возле Александровского причала парохода.

* * *

Лодка с трудом подобралась к борту корабля, человек на веслах коротко свистнул, с нижней палубы сбросили толстую сеть. Лодочник помог Соньке натянуть сеть на себя, она намертво вцепилась в сплетенные веревки, снизу опять свистнули, и люди на палубе стали тащить наверх сетку, в которой находилась женщина.

* * *

Было темно и тихо. Крепко пьяный Кочубчик шагал к своей стройке, находящейся на окраине Вязьмы.

Подчас спотыкаясь и чуть не падая, он оглядывался и видел редкие тусклые огоньки уснувшего городка.

И вдруг он резко остановился, когда на его пути возникли двое. Мужики молчали и с дороги не сходили.

— Кто такие? — севшим от дурного предчувствия голосом спросил Володя.

Мужики не двигались.

— Чего надо? — заорал вдруг Кочубчик. — Поиграть, падлы, решили. Знаете, кто я такой?

— Знаем, — ответил один из мужиков. — Гнида.

Он чудом удержался на ногах — и тогда получил еще удар.

Кочубчик рухнул на землю, задергался, захрипел:

— Суки… За что, суки?..

В сонной Вязьме всполошились собаки.

Мужики стали добивать жертву сапогами.

Когда Кочубчик затих, один из злоумышленников достал из кармана карту — червонный валет — и положил на лоб убитого.

Мужики безмолвно растворились в темноте, а в сонном городе продолжали бесноваться собаки.

* * *

Сонька, одетая в красивую изящную шубейку, небрежно сунула извозчику купюру, вышла из повозки, направилась к служебному входу Петербургского театра оперетты.

После Сахалина она сильно сдала. Сонька была по-прежнему стройной, изящной, с виду даже высокомерной, но лицо выдавало прошлую жизнь. Морщины, впалые щеки, погасшие глаза.

Швейцар на входе в театр строго спросил:

— Вы к кому, мадам?

— Мне необходимо повидать своих дочерей, — ответила Сонька.

— Ваши дочери артистки или же работают во вспомогательных цехах?

— Молодые артистки, начинающие.

— Извольте назвать фамилии.

— Табба и Михелина Блювштейн.

Швейцар с сожалением повел головой.

— Имена определенно не запомню, а вот фамилию повторите еще раз.

— Блювштейн.

Швейцар ушел, Сонька в волнении стала расхаживать в крохотном помещении, поглядывая на неширокую лестницу, откуда должны были появиться девочки. До слуха доносились голоса распевающихся вокалистов, звуки рояля, ритмичные отсчеты балетмейстера.

Женщина услышала частый топот шагов, подалась вперед. И увидела спешащих по лестнице дочерей. Они за эти годы сильно подросли, Таббе было уже семнадцать, и выглядела она совсем взрослой девушкой. Михелине было слегка за десять, но все равно она была рослой и очаровательной. Девочки остановились, удивленно и неприязненно глядя на незнакомую, с истерзанным лицом женщину, молчали. Молчала и Сонька. Наконец произнесла:

— Здравствуйте, доченьки… — В ее глазах медленно выступили слезы.

Девочки насупленно молчали. Сонька шагнула к ним, они настороженно отступили.

— Вы кто? — спросила Михелина.

— Я? Ваша мама… Мать, — с трудом выговорила воровка.

— Мать?

— Да, ваша мать.

— А зачем вы пришли? — подала голос Михелина.

— Как — зачем? Мать…

Показался швейцар, Табба приказала ему:

— Подожди, Савельич, тут к нам пришли.

Швейцар послушно замер.

— Как вы нас нашли? — Лицо Таббы было жестким, непроницаемым.

— Это не сложно. Соседи, приют…

— Это та госпожа, про которую говорили, что она воровка? — с детской непосредственностью повернулась к сестре Михелина.

— Да, это она, Сонька Золотая Ручка, — холодно ответила та и продолжила допрос: — Вас ведь, кажется, сослали на каторгу?