— Да, я была на каторге.

— Сбежали?

— Сбежала… Очень хотела увидеть вас.

— Нам это не нужно, — сказала Табба. — Не нужно, чтоб вас задержала полиция, тогда все узнают, что мы дочери воровки.

— Я хочу забрать вас, увезти! Я теперь буду с вами всегда. — Сонька плакала. — Мне не очень нравится, что вы, мои дочки, служите в этом… в этом дурном театре. Вы достойны большего.

— При такой матери? — усмехнулась Табба.

— К тому же наш театр хороший, — вступилась Михелина. — Нам здесь нравится.

— Табба! Михелина! — раздался сверху строгий голос. — Марш на репетицию!

— Ступайте отсюда! — с тихой злостью приказала Табба. — И больше нас не ищите.

— Я вас вспомнила, — вдруг сказала Михелина. — Вы приходили к нам в приют и назвались моей тетей.

— Она сама не знает, кто она такая. — Ухмыльнулась Табба и позвала швейцара: — Савельич, проводи даму. И больше сюда не пускай. Это не наша мать.

Девочки убежали наверх, Савельич деликатно взял воровку под локоток, так же деликатно подтолкнул к выходу:

— Ступайте, мадам. И не шутите так больше над девочками. Они и без того сироты.

* * *

Воровка брела по заснеженному Невскому проспекту, горько плакала, не стесняясь слез. На нее оглядывались, кто-то останавливался, может быть желая поучаствовать в горе хорошо одетой немолодой дамы, но Сонька ни на кого не обращала внимания, захлебывалась в слезах, полностью поглощенная горем.

Неожиданно из толпы навстречу ей вышел хорошо одетый немолодой господин в черном сюртуке и черном цилиндре.

Это был Червонный Валет, вор Мамай.

Он тронул воровку за плечо:

— Соня.

Сонька подняла заплаканные глаза и наконец узнала его.

— Я от товарищей, — сказал Мамай. — С вестью…

Сонька молчала, тяжело глядя на знаменитого вора.

— Его больше нет, — сказал он.

— Кого? — не поняв, тихо спросила воровка.

— Кочубчика.

— Убили? — вздрогнула Сонька.

— Он предал тебя, Соня, — произнес Мамай.

— Не надо было, — спекшимися губами едва слышно выдохнула женщина.

— Он не имел права жить, — заключил Червонный Валет, и лицо его исказил недобрый оскал.

Сонька постояла, с трудом осознавая случившееся, и, захлебнувшись в плаче, быстро пошла прочь.

* * *

Сонька шла по Невскому, постепенно успокаиваясь. Она вытирала слезы и поглядывала на богатых господ, иногда улыбаясь им.

Походка у нее становилась все более легкой и непринужденной.

Сонька остановилась у изящно украшенной витрины и усмехнулась — ее взгляд притянула витрина именно ювелирного магазина. В воровке неожиданно проснулся прежний азарт, и она принялась внимательно разглядывать выставленные за стеклом драгоценности. Приметив что-то стоящее, Сонька напустила на себя чопорный, высокомерный вид. И вот за позолоченное кольцо двери магазина взялась холеная госпожа, не знавшая предательства и лишений, не прошедшая через нечеловеческие испытания. Сонька уже потянула на себя дверь, как вдруг услышала девичий голос:

— Мама! Подожди!

Сонька медленно оглянулась, не сразу поняв, что зовут именно ее.

Сквозь толпу гуляющих к ней пробивалась Михелина.

— Подожди, мама!

Сонька от неожиданности не могла произнести ни слова, лишь прижимала к себе трепетное тельце ребенка, крепко сжимала худую детскую ручонку.

Они взглянули друг на друга, улыбнулись, а потом рассмеялись, тихо и счастливо.

Сонька, не отпуская от себя Михелину, толкнула дверь магазина — вместе они переступили через порог и оказались в сверкающем от украшений зале.