И тут на память Виктора пришла его недавняя встреча с маркизом де Рельгро. Конечно же, тот сразу увидел в нем Ровиньоля и начать открыто смеяться над герцогом ему не позволило только уважение в высокому титулу знатного гостя. А вот назвал Виктора самозванцем это легко, даже необходимо, именно на юношу маркиз и обратил всю силу своего сарказма.

Сказать, что герцога очень удивило такое заявление маркиза, это ничего не сказать. От внимания Виктора не ускользнуло и то, насколько сильное впечатление на Его Светлость произвело упоминание об Эжене, о четвёртом близнеце. Юноше пришлось выдержать прямо-таки испепеляющий взгляд Бетенгтона, но он твердо решил отложить все объяснения на потом, и в тот момент вцепился за роль Антуана, что называется, всеми зубами. Его, казалось, искреннее возмущение поведением маркиза, его тон, ни на миг не дающий усомниться в его высокородном происхождении, слова, в которые он обернул свой гнев – всё это было исполнено настолько блестяще, что маркиз растерялся, едва ли не утратил дар речи. И в этот момент вмешался герцог, объяснил де Рельгро, что на самом деле произошло недоразумение и, несмотря на удивительно сходство, де Валеньи не имеет ничего общего с упомянутыми братьями Ровиньолями. Безукоризненная игра Виктора скоро окончательно убедила маркиза в ошибке, и тот даже принёс свои извинения. После чего между ним и Виктором стали складываться весьма дружеские отношения, насколько это возможно между пленником и притесненным в правах хозяином.

А вот Его Светлость… Он в тот же вечер учинил Виктору очень жёсткий допрос относительно всего, что касалось Эжена и знакомства Виктора с маркизом. Что ж, Виктору пришлось ещё раз применить свой недюжинный актерский дар и в красках описать наспех сочиненную балладу о гибели Эжена: взяв за основу историю своего побега с матроской службы, только сдвинул события на полтора года вперёд, он рассказал, что после того, как их с Эженом несправедливо высекли, они отлежались и ночью прыгнули за борт стоявшего на рейде корабля. До берега доплыл он один, а тело брата выловили сутки спустя. Дело в том, что их побег был замечен, и вслед им началась пальба. Одна из пуль и оборвала жить Эжена. Так он, Виктор, осиротел. А то, что всё это до сих пор оставалось для герцога тайной, было объяснено просто нежеланием ворошить старое, ведь напрямую не спрашивали. А воспоминания эти настолько болезненные, что даже сейчас, во время этого рассказа, на глазах Виктора выступили слёзы.

Что же касается уже столь давнего знакомства с семейством Рельгро, то и тут пришлось нырнуть в закрома памяти и поведать герцогу историю любви покойного брата к сестре маркиза, безответной любви, причинившей ему столько страданий. И эта душещипательная история произвела на герцога большое впечатление, но всё же Виктор понял, что, начиная с этого момента, доверие герцога к нему сильно пошатнулось. Их игра перешла на другой, более высокий уровень. Герцог не мог не оценить актерский талант своего подопечного, а значит, это когда-нибудь могло стать мощным оружием и против самого герцога.

Так что причин расстаться с Его Светлостью набралось больше, чем достаточно. Виктор принял решение. Ощущение риска щекотало его нервы, но он признавал только разумный риск, и вот уже сутки, как взвешивал все «за» и «против», подыскивал наилучший способ улизнуть из этой «золотой клетки».

Но пришлось признать, что всё уперлось в Эжена. Если бы тот совершил невозможное и как-то приблизился к барону, то можно объявить герцогу открытую войну. Если нет, то лучше уйти тихо.

«Но как узнать, что творится за пределами этих стен?!» – сокрушённо вздохнул Виктор, – «Если сегодня не произойдёт нечто из ряда вон выходящее, то ночью придётся прогуляться», – юноша подвёл черту под этими непростыми размышлениями, и как раз в этот момент в дверь его комнаты постучали.

На пороге появился праиэр Пит, сдержанно, удивительно грациозно поклонился и бесстрастным голосом передал Виктору приказ Его Светлости явиться в парадную приёмную. По дороге туда юноша заметил юную Маргариту. Девушка притаилась в нише за высоким канделябром, и взгляд её был такой беспокойный, даже испуганный, что Виктор не удержался и озорно подмигнул ей. Если бы он задержался здесь ещё хоть на секунду, то смог бы увидеть, как Маги залилась краской счастливого смущения, словно её коснулся свет её ангела хранителя, никак не меньше. Но Пит, грозный праиэр Его Светлости, не позволил Виктору понапрасну терять время.

И вот Виктор уже перед дверью парадной гостиной отеля маркиза де Рельгро. Хмурый взгляд Пита скользнул по лицу Фила, тот ответил ему тем же. Сторонний наблюдатель мог бы решить, что эти двое враги, но Виктор уже имел возможность присмотреться к ближайшему окружению герцога, и пришёл к точно обратному выводу. Просто у этих двух праиэров Его Светлости такой вот стиль общения, да ещё, похоже, и обстановка добавила суровости. Ведь не каждый день праиэр брался за работу церемониймейстера. Эта обрушившаяся на Фила честь грозила раздавить его, он страшно не любил принимать участие в господских приёмах. Как правило, ему удавалось уклониться, но сегодня как-то не вышло.

Фил уже взялся было за позолоченные ручки двустворчатой двери, но в последний момент всё-таки решился обратиться к Питу за помощью. Он развернулся к товарищу и так на него посмотрел, что уже никакие слова и не требовались. Наблюдающий за этим немым диалогом Виктор успел заметить на губах Пита тень улыбки, а уже в следующий миг праиэр блондин величественно кивнул, и Фил вздохнул с таким большим облегчением, что Виктор невольно проникся к нему сочувствием: «Да, у каждого свои страхи. Фил, бедолага, тебя так напрягают игры богатых? А почему Пита нет?»

Но Виктору не оставили времени для размышления над этим открытием. Фил уже распахнул двери и едва ли не поклонился Питу, а тот выступил вперёд так уверенно, словно был самим королем. Виктор следил за действиями этого человека словно заворожённый. Если в зале до этого момента велись какие-то разговоры, теперь все голоса смолкли, и голос Пита прозвучал в звенящей тишине:

– Антуан де Валеньи граф де Лаган!

«Красиво звучит! А Пит мастер! И какой у него идеальный фрагийский!» – восхитился Виктор, но тут же осёкся, – «Стоп!!! Это ведь он объявил меня!!!» Почему-то до этого момента юноша позволял себе наблюдать за происходящим будто со стороны, словно зритель из зала? Но теперь пришло время подняться на сцену. «Что ж, станцуем, господа!» – Виктор весь собрался и заставил себя сделать первый самый трудный шаг. Второй шаг дался уже легче.

Дальше всё, как учил Его Светлость. Виктор прошёл мимо посторонившегося Пита, остановился и склонился в изысканном поклоне, выждал торжественную паузу и с достоинством выпрямился. Только теперь появилась возможность осмотреться. «Вот, оказывается, что так смутило беднягу Фила!» – Виктор сразу оценил особую значимость момента.

Герцог Бетенгтон, во всём своём великолепии восседал в огромном мягком кресле, странно похожем на трон. За высокой спинкой этого кресла стояли парадно одетые Ламороу и Рон.

Слева от герцога в кресле размерами суть скромнее Виктор увидел барона Парадесса. Испайронец, одетый в платье любимого чёрного цвета, походил на бронзовую статую. За его спиной так же расположились двое слуг: справа Карлос, слева – кто-то незнакомый Виктору, худощавый человек без возраста со странно неприятным лицом.