в Пакистане и Индонезии [World Bank 1983: 101][212]. При этом среднестатистическое качество питания членов коллективных фермерских хозяйств было весьма низким. Коллективизация сельского хозяйства вынудила китайских крестьян питаться в основном зерновыми продуктами и постепенно свела на нет потребление растительных жиров, мяса и в целом белковой пищи. Сельские жители Китая получали завышенную по международным нормам долю калорий от базовых зерновых культур. Когда после кончины Мао правительство КНР приступило к изучению вопроса качества жизни в стране, было выявлено, что по состоянию на 1978 г. 30 % деревенского населения – 237 миллионов человек – жили ниже официально установленного китайскими властями уровня нищеты, который по сравнению с международными стандартами был и без того занижен [Oi 2008: 3]. Сама собой напрашивается мысль о том, что эпоха Мао являлась многолетней напряженной борьбой, которая завершилась достижением результатов, весьма нереволюционных по своей сути. Земельные реформы на Тайване, в Японии и Южной Корее в течение 1950-х гг. реализовывались вне революционных подходов и основывались на сельском хозяйстве на приусадебных участках. Во всех трех случаях властям удалось добиться повышения качества жизни и стремительного экономического роста без необходимости проливать кровь, в отличие от Китая во времена «земельной революции». После 1978 г. Китай отказался от коллективного сельского хозяйства и существенно сократил уровень бедности в сельской местности. Это еще одно свидетельство тому, что маоисты сами были повинны в своих неудачах.

Маоизм ценой человеческих жизней

Все описанные скромные достижения оказались результатом огромных человеческих жертв. Самым крупным «жертвоприношением» стала гибель от голода в результате «большого скачка» 30 миллионов человек. Недавние исследования указывают на то, что значительная их доля приходится на казненных или избитых до смерти во время региональных кампаний против «правого уклона» и «утаивания» зерна, а также заморенных, которых в разгар голода наказывали лишением продовольствия. Столь колоссальный уровень смертности остается сравнивать только с не менее страшными событиями на протяжении истории Китая. По общему согласию, за время полномасштабного сопротивления японским агрессорам с 1937 по 1945 г. погибло до 12 миллионов китайских военных и рядовых граждан. Сюда входят два миллиона человек, погибших на поле боя, и около четырех миллионов человек, скончавшихся в результате голода 1943 г. в провинции Хэнань [Mitter 2013: 5–6]. Очевидную аналогию с продовольственной катастрофой во время «большого скачка» мы находим в голоде, который вследствие форсированной коллективизации охватил с 1932 по 1933 г. Россию, Украину и Казахстан. Число жертв этого бедствия обычно оценивается в пределах от 5,7 до 8,5 миллиона человек. Таким образом, от голода в СССР пострадала примерно та же доля советского населения, что и от голода «большого скачка» в КНР [Davies, Wheatcroft 2004: 414–415][213].

Человеческие потери в результате «большого скачка» значительно превосходят масштабы смертности от случаев преднамеренного кровопролития, которые имели место в Китае после 1949 г. Голод оказался значительно более убийственным, чем волны казней, которые сопровождали революционную земельную реформу и кампанию по подавлению контрреволюции в начале 1950-х гг. и на которые приходится, по наиболее распространенным расчетам, гибель от одного до двух миллионов человек. В равной мере на фоне голода меркнут показатели смертности, напрямую связанной с конфликтами и политическими кампаниями, имевшими место в ходе «культурной революции». Осторожный статистический расчет на основе практически полных данных из обнародованных местных исторических материалов позволяет нам сделать вывод, что жертвами таких событий за период с 1966 по 1971 г. стали от 1,1 до 1,6 миллиона человек. Те же самые источники свидетельствуют, что три четверти этих смертей были результатом действий революционных комитетов или вооруженных сил в прежде всего в первые месяцы 1968 г., а более половины – по меньшей мере 600 тысяч смертей – приходятся на кампанию по зачистке классовых рядов. Это в три раза больше предполагаемого числа смертей по вине повстанцев, когда случаи смерти оказывались связаны в основном с вооруженными столкновениями между фракциями [Walder 2014]. Существенная часть смертей «на поле боя» была обусловлена бессмысленным распоряжением Мао раздавать вооружение повстанцам летом 1967 г. Очень отрезвляет осознание того, что безжалостная кампания по восстановлению порядка во время общенационального мятежа, который был инициирован самим Мао, оказалась гораздо более губительной, чем первоначальный бунт. Как и в случае с «большим скачком», люди оказались принесены в жертву плохо продуманной затее, которая не увенчалась чем-то действительно стоящим[214].

Пределы маоизма

Очень многие как в Китае, так и за его пределами полагают Мао бесстрашным и оригинальным мыслителем, который отошел от марксизма-ленинизма, отступив от советской доктрины, и нашел удачные меры противодействия будто бы неизбежной тенденции коммунистических революций постепенно трансформироваться в ригидные бюрократические автократии под руководством крепко держащихся за власть элит. Мао во главе КНР на самом деле можно назвать бесстрашным – до безрассудства. В то же время мятеж, который он учинил против своего собственного партийного государства в течение 1960-х гг., определенно выглядит ошеломительным отступлением от теории и практики Советского Союза, которое будто бы указывает на гибкость и пытливость ума лидера, что выводит его за рамки господствующей коммунистической доктрины, навязываемой СССР.

Однако будет ошибкой рассматривать действия Мао и их последствия как результат работы творческого и мыслящего в категориях смелых инноваций политика. Как раз наоборот, все имевшие место события указывают нам на ограниченность мышления Мао, его зашоренность и склонность догматизму в отстаивании старых и ушедших в прошлое идей, его неготовность учиться и адаптироваться к изменениям в мировом социалистическом учении. По сути, в своих основных обязательствах Мао придерживался базовых идеалов, которые он усвоил еще в 1930-х гг. во время пребывания в Яньане. Значительная часть ментальности Мао восходит к сталинистскому подходу к описанию истории партийных движений и, в частности, к «Краткому курсу истории ВКП(б)», в котором Мао нашел отражение собственных представлений о классовой борьбе и деле строительства социализма. Эти доктрины удачно наложились на ранние воззрения Мао, который еще в 1920-х гг. рассуждал о существенной роли насилия и борьбы в реализации революционных общественных сдвигов и необходимости наличия единой и вооруженной партийной структуры, которая повела бы за собой народные массы. Подобные выводы выкристаллизовались в ходе гражданской войны и в особенности во время всеобщей мобилизации в конце 1940-х гг., которая позволила добиться на первый взгляд невозможной победы над националистами.

Мао неуклонно следовал этим воззрениям вплоть до конца своей жизни. Его действия в последние 20 лет пребывания на земле представляли собой, в сущности, ведущуюся в Китае и за его пределами борьбу против коммунистов, которые давно демонстрировали готовность отступить от главных идеалов лидера, с течением времени становившихся все более отсталыми, анахроничными и контрпродуктивными. С этой точки