— И вот тут-то мы выпустим Бенджи, — обрадовался Люк.

— Пока рано, — возразил я. — Главный стратег пока не считает это целесообразным. Но Бенджи послужит для них приманкой. Тебя, Бенджи, я направлю прямо в середину. Я им сообщу, что мяч у тебя, и покажу им дыру, через которую ты проникнешь на их часть поля.

— Боже, — выдохнул Бенджи.

— Том, это глупый маневр, — нахмурился Люк.

— Но мяча у тебя не будет. Я втихаря проведу его по левому краю. Обеспечьте мне двух блокирующих в центральной части. Двух вполне достаточно. Все, перерыв.

Прежде чем спрятать руки за пропотевшей спиной Милледжа Морриса, я приблизился к игрокам Северного Чарлстона, вновь заладившим: «Ниггер!»

— Вам нужен ниггер? Так я пошлю его прямо туда. — Я указал на промежуток между центральным и левым защитниками. — И ни у кого из вас не хватит мозгов остановить его.

Их линейный игрок сдвинулся, а защитники встали ближе друг к другу.

— Последовательность: четырнадцать, тридцать пять, два, — протараторил я.

Я бросился вперед, крепко держа мяч. Линейные игроки тут же метнулись мне навстречу. Я пригнулся, ткнул мячом в живот пробегающему Бенджи, проследил, как он несется к дыре, и тут же спрятал мяч. Бенджи снова исчез в толпе голубых футболок.

Мяч находился у меня. Я притормозил и оглянулся, сделав вид, будто озабочен попытками «Дьяволов» завалить Бенджи. Затем рванул в угол и двинулся вдоль боковой линии, буквально под носом у болельщиков Северного Чарлстона, которые вдруг вспомнили, что в нашей команде играют и белые парни. На двадцатиярдовой отметке ко мне присоединился Люк. Мы оба зорко следили за одним из защитников команды-соперника, который сумел распознать наш хитрый маневр. Он поспешил к боковой линии, мне наперерез. Я сделал обманное движение вправо, словно собирался вернуться на свое поле. Защитник сбросил скорость, выпрямился, и тут Люк едва не зашиб его лобовым перехватом. Я перепрыгнул через них и спокойно устремился к нашей двадцатипятиярдовой линии.

Я храню отцовскую кинопленку, запечатлевшую ту игру и мой неистовый пробег вдоль боковой линии поля. Девяносто семь ярдов. Я видел этот ролик раз сто и, наверное, буду смотреть еще и еще, пока жив. Я слежу за движениями парня, которым был когда-то, и восхищаюсь его реактивностью. Качество пленки оставляет желать лучшего; высокая зернистость делает картинку почти сюрреалистичной. Я прокручиваю этот фильм и невольно провожу рукой по редеющим волосам. Я пытаюсь воскресить ощущения момента, когда я летел к конечной зоне, на свою территорию, а парни в голубых футболках безуспешно пытались меня достать. Толпа одарила меня своим вниманием где-то на линии пятидесяти пяти ярдов. Я ногами ощущал их неистовые призывы. Чарующий гул десятков голосов звал к высочайшим пределам в те дни моей быстроногой юности. И я несся — коллетонский мальчишка, поднявший на ноги весь город, и не было на всей Земле никого более счастливого, более невинного и далекого от людских проблем, чем этот парень. Да, я был молод, умел и неуловим. Я бросился вдоль боковой линии. Судье было не угнаться за мной; я оставил его позади в облаке пыли. Я мчался в лучах слепящих прожекторов; мимо отца, который глядел на меня сквозь видоискатель кинокамеры и кричал от восторга; мимо вопящей и прыгающей Саванны — она ликовала вместе со мной; мимо матери, чья красота обычно не скрывала ее стыда за свое положение и происхождение. Но в тот момент, сравнимый с элегическим мифом, она была матерью Тома Винго, это она подарила миру мои умопомрачительные ноги. Я миновал отметку в сорок ярдов, еще через мгновение — в тридцать ярдов и устремился дальше, к конечной зоне, словно оставляя позади свое детство… Когда теперь я смотрю это видео, я часто задумываюсь: а ведь тот парень не знал, куда он направляется на самом деле, ведь это вовсе не конечная зона. В какую-то из тех десяти секунд все происходящее превратилось в метафору. Этот великолепный ход, эта замечательная способность постоянно убегать от всего, что ранит, от людей, которые любят, от друзей, способных спасти. Но куда мы несемся, когда нет ни толп, ни прожекторов, ни конечных зон? «Куда бежит человек?» — вопрошает взрослый тренер, смотря на себя, подростка. Где он может спрятаться в тот момент, когда оборачивается и видит, что за ним никто не гонится, кроме него самого?

Я пересек конечную зону и ввинтил мяч в воздух на пятьдесят футов. Затем упал на землю и стал целовать траву. Но этого мне было мало. Я подскочил к клетке Цезаря и прокричал сквозь прутья:

— Молодец, полосатый ты сукин сын!

Цезарь меня величественно игнорировал.

Потом Люк подхватил меня на руки, поднял в воздух и закружил. Наконец-то мы с братом дождались своего вальса.

Мы произвели вбрасывание, и по тому, как ребята бросились к игроку противника, завладевшему мячом, было понятно: это наша игра. На линии розыгрыша Люк встретил их фулбека[142]лобовой атакой и откинул его на пять футов. Весь правый край линии обороны соперника пытался применять силовые приемы. Люк молнией прорвался к ним и доставил их квотербеку несколько малоприятных мгновений. «Дьяволы» потеряли семь ярдов, и мяч в третий раз за это вбрасывание оказался вне игры. Удивляюсь, что от нашей команды не летели искры — столько в ней было огня. После каждого вбрасывания мы хлопали друг друга по плечам и шлемам, обнимались и подбадривали линейного игрока, первым ударившего по мячу. Все поле было охвачено титаническим невидимым пламенем. Нами владело желание победить. Мы ощущали себя единым организмом.

Вбрасывающий послал мяч на пятидесятиярдовую отметку, что существенно расширило территорию наших возможностей.

Настало время ввести в игру Бенджи. Когда я заработал тачдаун, Бенджи очухивался после вражеской атаки. Он тер глаза и поцарапанную ногу. Чувствовалось, что он сильно разозлен.

— Бенджи, пора показать этим придуркам, что Браун не зря выиграл процесс против Комиссии по образованию[143]. Видишь вон того игрока? Прорывайся туда.

Мне всегда было немного жаль соперников, которым приходилось бороться против Люка. Они начинали матч вполне здоровыми и сильными парнями, а уходили с поля калеками, по крайней мере на день. При габаритах и изяществе моего брата неудивительно, что у него проявились симпатии к тиграм.

Когда я приблизился к позициям «Голубых дьяволов», слово «ниггер» на время исчезло из их лексикона.

Я передал мяч Бенджи Вашингтону. В Коллетоне это был первый случай, когда белый парень передавал мяч чернокожему. Бенджи грозил захват, но Люк потрудился над противником, который намеревался его выполнить. Бенджи увернулся от переднего защитника, шедшего на таран, обманул заднего, норовившего вырвать мяч. Далее последовала серия потрясающе быстрых обманных движений. Бенджи танцевал на их половине поля: легкий, неистовый, неуловимый. Внезапно он переменил направление и помчался к боковой линии поля мимо правого заднего защитника. Еще один резкий поворот, и Бенджи полетел к конечной зоне через всю часть поля команды Северного Чарлстона. Трое игроков «Голубых дьяволов» пытались его перехватить, но недооценили его скорость. Мы двинулись к линии ворот. Второй тачдаун — менее чем через две минуты после первого. Наверное, коллетонские болельщики испытывали двойственные чувства. Поначалу серию маневров Бенджи встретили прохладными вежливыми аплодисментами. Как-никак, большинство сидевших на трибуне были белые, и притом — южане до мозга костей, впитавшие в себя все отвратительные бесчеловечные традиции того времени. Кое-кто из них желал Бенджи поражения, даже если это вызовет проигрыш всей команды. Возможно, кто-то даже хотел его смерти. И все-таки за семь секунд его молниеносных пробежек расовая ненависть в Коллетоне чуть-чуть ослабла. И потом каждый раз, когда мяч оказывался у Бенджи Вашингтона, трепетная любовь южан к спорту одерживала верх над всеми дрязгами и гнусностями, с которыми было сопряжено появление в нашей школе и нашей команде самого быстрого парня на американском Юге.