Собрались — Ледуховский, Тимошков, Эйранов, я, парторг Ястреб и старшина Середа. Миши Толстова среди нас уже не было, его к этому времени, как художника, УВПС отозвало на постоянную работу в свой штаб.

Капитан нам сказал, что на Нареве действительно немцы строят неприступный рубеж, но наше командование решило овладеть тем рубежом прямо с ходу, а для этого нужно изготовить несколько сот лодок. В необходимый момент эти лодки будут незаметно ночью подвезены к берегу Нарева, и тут же ночью наши части переправятся на них через реку. Нашей роте доверено почетное и ответственное боевое задание — дать армии лодки в невероятно кратчайший срок! Как их делать — научат сержанты-инструкторы. К вечеру сюда прибудет пилорама, гвозди, гудрон и паклю подвезут позднее.

Капитан добавил, что боевая операция разработана в штабе фронта и сводки об изготовлении лодок будут посылаться самому Рокоссовскому. И еще капитан добавил, что нужно изготовить одну лодку особого назначения, так сказать флагманский корабль для самого Рокоссовского и его штаба, изготовлять такую лодку намечено не здесь, а в Оструве Мазовецком, и просил для этой цели выделить двух плотников и командира.

Пылаев сказал Тимошкову, чтобы тот ехал и взял плотников из своего взвода — каких хочет. Тимошков последнее время не ладил с Пылаевым, вместе с плотниками он прихватил как кухарку еще свою ППЖ, и очень довольный укатил вместе с капитаном, и в нашу роту больше не вернулся. О том, какой построил он флагманский корабль, я расскажу позднее.

А мы в ожидании пилорамы с азартом принялись крушить и разделывать высокие, как свечки, сосны.

Наконец прибыла пилорама с двумя солдатами-мастерами. Всю войну изготовление досок было узким местом в наших работах. Всю войну два бойца — вершник и нижник — знаменитый гадальщик на картах Можуга, а другого не помню — долго и нудно пилили доски продольной пилой. А тут как заработал, запыхтел движок, как поехали подцепляемые крючьями одно за другим бревна, как завертелись круглые диски нескольких пил с невиданной формы зубьями — только успевай подавать бревна, только успевай принимать чистенькие, янтарного цвета, дивно пахнущие душистой смолой доски… Мы смотрели на пилораму с таким же восторженным упоением, как теперь смотрят на космический корабль.

Каждый взвод сперва установил штук по пять идущих один за другим столов-верстаков. По мере изготовления лодка переносилась с одного верстака на другой, на пятом девчата ее конопатили, заливали гудроном и для маскировки всю целиком окрашивали в черный цвет, только название писали красной краской. В моем первом взводе на всех лодках ставилось «Ласточка», как именовались лодки других взводов — не помню. К вечеру подъезжали грузовые машины, на них укладывали особым способом лодки, и машины их увозили.

Работа спорилась. Уже на второй день были выполнены нормы, а дальше на доске соревнований пошли цифры 150 %, потом чуть ли не 500 %, и сержанты-инструкторы смогли спокойно уехать в свою часть.

Вместо Толстова и Тимошкова к нам прибыл из 3-й роты новый командир взвода Пугачев Алексей Андреевич.

Впоследствии мой давнишний соратник и соперник, также командир взвода 3-й роты Некрасов, встретившись со мной, мне говорил, что когда у них в роте узнали о переводе Пугачева, то они на радостях распили свой НЗ спирта.

В первый же день прибытия Пугачева я с ним поругался вдрызг. Наши бойцы научились так быстро изготовлять лодки, что пилорама не успевала снабжать нас досками. Получались простои. Рвемся победить в соревновании между взводами, а не можем — нет досок.

Самородов поступил очень просто: вместе с бойцами своего отделения упер доски, предназначавшиеся взводу Пугачева. Тот подскочил ко мне и — маленький, худенький — размахивал своими кулачками и брызгал слюной, начал при всех меня честить, правда, без матерной ругани, но обидные словечки, вроде подлость, нечестность, гадость, воровство, так из него и сыпались.

Я ему ответил, послал куда подальше, потом повернулся и ушел, приказав, однако, злополучные доски вернуть.

Вечером я пожаловался на Пугачева Пылаеву, но, оказывается, и Пугачев успел на меня пожаловаться.

Пылаев мне сказал, что Алексей Андреевич знает в десять раз больше, чем я, чтобы я прислушивался бы к его словам, учился бы у него, а доски воровать прекратил, со своей стороны Пугачев обещал меня больше при всех не крыть.

Странный был человек Алексей Андреевич. По образованию техник-строитель с большим стажем, он являлся действительно великолепным специалистом-практиком. Но характер у него был просто невозможный. Он все время ворчал, критиковал других, вечно был всем недоволен, остро завидовал господам офицерам, которые носили погоны, командовали им, но практических знаний имели куда меньше, чем он. Он был абсолютный бессребреник. Я, случалось, хватал трофеи и, как правило, их быстро терял или прокучивал. Пугачев, если бы увидел, скажем, брошенный костюм, скорее наступил бы на него, чем поднял и положил в свой крохотный вещмешочек. Казенной одежды и обуви нам выдавали мало, но каждый из нас старался раздобыть обмундирование где-то на стороне. Пугачев ничего не добывал и поэтому ходил в старой замызганной, чересчур для него длинной шинели с бахромой на поле и в стоптанных солдатских ботинках. А большинство бойцов успело к этому времени достать сапоги.

Он был москвич, старше меня года на два, в нашу часть попал еще в Дмитрове, но долгое время его держали чуть ли не на лопате, пока не поняли, что он специалист высокого класса, и эту обиду он не мог простить никому. Из-за своей неуживчивости он был очень скрытен и одинок. И впоследствии, когда я понял, что действительно многому могу у него научиться, я смирился, спрятал свое самолюбие. И пожалуй, я был единственный, с кем он пускался иногда в разговоры по душам.

Солдаты его не любили, кухонные работники остро ненавидели, Ледуховский его терпел, а Пылаев уважал и очень ценил.

После войны я с женой были у него однажды, еще во времена карточек. Он угостил нас на славу, потому что жена его была акушеркой и как раз она только что приняла младенца у супруги или ППЖ самого маршала Конева и получила за это какой-то особенный паек. Детей у него не было, жил он в бараке, встретил нас еще в старой застиранной военной гимнастерке, мы посидели, выпили, много вспомнили, но больше ни разу не встретились.

На наше строительство лодок каждый день приезжало какое-нибудь начальство. Действительно, весело и интересно было смотреть со стороны, как на четырех конвейерах рождаются одна за другой черные лодки.

Своих бойцов не хватало. На подсобные работы мобилизовали поляков из соседних деревень. Явилось больше женщин, чем мужчин. Кокетничали они с нашими бойцами, даже с пожилыми, напропалую.

Однажды явились две наши докторши: Смиренина из УВПС и из нашего ВСО — калмычка Санжиева, которая была ППЖ майора Харламова. Оказывается, проверить — нет ли у кого венерических болезней.

Под соснами поставили столик, табуретки, и все наши бойцы должны были подходить, расстегивать ширинки, вытаскивать, нажимать на кончик и отходить. Стоявший рядом старшина отмечал галочкой в списке — кто показал, а кого надо тащить показывать. По счастью, мы — командиры — были избавлены от этой процедуры.