Обе докторши сидели с каменными лицами, а полячки покатывались со смеху.

Майор Харламов приезжал каждый день, майоры Сопронюк и Елисеев приезжали реже. Стало ездить начальство из УВПСа, УОСа и штаба инженерных войск армии. Был Богомолец и не рычал по-львиному, как обычно, а, басовито покашливая, улыбался, приезжал новый начальник инженерных войск армии, сменивший погибшего на мине полковника Дугарева, полковник — забыл фамилию — кажется, Иванов или Николаев.

Все приезжавшие были довольны, все благодарили Пылаева, который стремился угостить начальство на славу. Ротный самогонный аппарат работал круглосуточно.

Полковник Иванов неожиданно приехал вторично и сказал, что на следующий день привезет самого командующего 48-й армией генерал-полковника Романенко. Вместе с Пылаевым они наметили — куда подъехать машинам, разработали маршрут — как провести генерала между верстаками, куда вывести. Иванов научил Пылаева — где встретить, как отдавать рапорт, а уж показывать, отвечать на вопросы, объяснять будет он сам.

И на следующий день, точно в установленный час подъехали. Впереди на «виллисе» полковник Иванов, далее на бронетранспортере несколько автоматчиков, далее на трофейной легковой машине сам генерал-полковник с адъютантом, далее второй бронетранспортер тоже с автоматчиками. На первом бронетранспортере стоял станковый пулемет дулом вперед, на втором — дулом назад.

Пылаев, красный от волнения, в своем кремовом кителе подошел и негромким голосом отдал рапорт. При этом он сделал роковую ошибку: ему надо было во все время произнесения рапорта держать правую руку у виска, а он, начав говорить, тотчас же ее опустил.

— Салонный капитан! — тихо бросил генерал, обращаясь к полковнику, но некоторые наши, стоявшие вблизи, эти слова услышали.

Полковник Иванов повел процессию между верстаками. Два автоматчика следовали за генералом по пятам, остальные оцепили всю строительную площадку.

Я хорошо рассмотрел командира. Было ему лет сорок, плотный, среднего роста, холеное лицо, холодные, маловыразительные глаза. Побыв у нас минут десять, он отбыл со всей своей свитой.

Несколько часов спустя полковник Иванов снова приехал. Отозвав Пылаева в сторону, он долго и выразительно ему выговаривал и за неправильный рапорт, и за то, что суетился и лез вперед, когда объяснения должен был давать сам Иванов, а главное, зачем мы привлекли к работе поляков, ведь среди них мог оказаться шпион.

Вскоре генерал Романенко был смещен, за что — не знаю. Он получил направление на курсы усовершенствования при Академии им. Фрунзе, а несколько лет спустя я прочел в «Красной звезде» его хвалебный некролог. Позднее из воспоминаний начальника тыла фронта генерала Антипенко я узнал, что генерал Романенко отличался нетерпимостью к мнениям других, был высокомерен и груб.

Должен сказать, что тогда на строительстве лодок мне лично, да, наверно, не только мне, было очень обидно: как это командующий армией оказался таким формалистом и солдафоном и не заметил ни нашего энтузиазма, ни нас самих, ни наших лодок, которые мы считали и столь прекрасными, и столь необходимыми для будущей победы.

Из каждой партии наших лодок выбирали по одной и испытывали их на каком-то пруду, и пять процентов из них через полчаса утонуло. Это сочли удовлетворительным, так как переправа через Нарев должна была занять всего несколько минут.

На строительство флагманской лодки тоже приезжало много начальства. Она была запроектирована какой-то особо изящной конструкции. Долго обсуждали — как ее назвать, не помню — как в конце концов окрестили. Одновременно ожесточенно спорили, что написать под названием — ВСО-74, УВПС-100 или УОС-27. Споры разрешил приехавший на место сам полковник Прусс, приказавший остановиться на последнем обозначении.

С этой лодкой получился скандал. Когда ее спустили на воду, она тотчас же затонула. Счастье, что ее заранее испытали, а вот был бы номер, если бы одного из лучших наших полководцев, самого маршала Рокоссовского, да выкупали бы в холодных водах Нарева!

А впрочем, операцию с водным десантом почему-то отменили, не знаю — потому ли, что не решились, или потому, что и без наших черных лодок боевым частям 48-й армии удалось закрепиться на плацдарме на правом берегу Нарева.

Так наши труды пропали даром, но к этому мы уже привыкли за время войны, а наши черные лодки растащили поляки, и позднее, время от времени, они нам попадались на глаза по берегам Нарева.

Заканчивая эту главу, мне хочется рассказать еще об одном весьма характерном эпизоде.

По окончании строительства лодок мы должны были вернуть столь восхитившую нас пилораму. Но нам так не хотелось с ней расставаться. Возник и был разработан в мельчайших деталях заговор, душой которого являлся главный инженер нашего ВСО майор Харламов.

Еще за несколько дней до ликвидации работ два машиниста пилорамы были отправлены в свою часть. Дескать, «спасибо вам, товарищи сержанты, вы научили наших бойцов, как обращаться с пилорамой, а теперь прощайте». Снабдили их дополнительным пайком, поднесли по стаканчику самогону, и они очень довольные уехали.

Вспоминали, что за сотни верст на Бобруйском котле видели подобную пилораму, но подорванную немцами, искореженную, безнадежно погибшую. Майор Харламов послал за ней команду чуть ли не на двух грузовиках. Тем временем близ Острува Мазовецкого нашли подходящую воронку от авиабомбы, то ли немецкой, то ли нашей. Привезли останки пилорамы, свалили их в воронку, для маскировки кое-где присыпали землей. Майор Харламов сам поехал в штаб инженерных войск и бил себя в грудь, рассказывал — вот какое несчастье, когда везли к вам пилораму, налетел немецкий самолет и разбомбил ее; к счастью, обошлось без человеческнх жертв. В штабе не поверили, послали офицера, который поехал на место происшествия на машине Харламова.

Офицер своими глазами убедился: да, вот какой немецкий летчик меткий, действительно разбомбил пилораму.

Тем временем другая пилорама, действующая, под покровом ночи была увезена и где-то спрятана. Пока наше наступление не приостановилось, ее перевозили только по ночам, а днем прятали. Позднее, когда фронт встал, ее укрыли в каком-то сарае в той деревне, где расположился штаб ВСО. Там она и работала, снабжая досками и брусьями все наши три роты.

Но ведь движок-то работает достаточно громко — пых-пых-пых! Словом, потом вспомнили, что видели, как мимо штаба ВСО три раза проезжали на «виллисах» неизвестные офицеры, и те же офицеры, заезжая на наши стройки, спрашивали бойцов — откуда у вас доски?

Прошел целый месяц, и в один прекрасный день всех троих наших майоров — Елисеева, Харламова и Сопронюка вызвали под каким-то предлогом в штаб инженерных войск. Тем временем к сараю, где находилась пилорама, подъехали на двух грузовиках человек 15 автоматчиков. Работавшие на пилораме наши бойцы не сразу поняли — в чем дело. Их окружили, загнали в угол сарая. Пилораму начали погружать в грузовики. Поднялась тревога, из штаба выскочили все беспогонные придурки во главе с начальником штаба Семкиным и Виктором Подозеровым, подбежали двое охранников с винтовками.