— И ты знаешь такой бизнес?

— Да. Политика. Тут в карманы и банковские сейфы укладываются целые страны.

— Это вам не мелочь по карманам тырить, — хрипло, имитируя голос персонажа из «Джентльменов удачи», произнес Автархан, видимо желая, чтобы вышла шутка. Но шутки не вышло.

Последнее слово далось ему с усилием, губы посерели, и он сам отчетливо увидел себя словно со стороны: жалкий, трясущийся старикашка, не опасный никому и уж тем более тем, с кем он затеял драку.

Автархан встал, вышел в смежную с кабинетом комнату, тяжело ступая на негнущихся ногах, бросив Кудрину:

«Ты пока думай. Я сейчас». Остановился перед зеркалом, дыша тяжело, будто загнанная лошадь. Открыл коробочку, бросил в рот три облатки, запил водой.

Достал другую коробку, зачерпнул золотой лопаточкой щедрую дозу белого порошка, вдохнул. Зачерпнул снова, вдохнул еще. Постоял, пережидая головокружение.

Посмотрел на себя в зеркало и-не узнал. На него черными, как маслины, расширенными зрачками смотрел зверь, бесстрашный, безумный и беспощадный.

В комнату вернулся прежний Автархан — жесткий сухопарый старик, стремительный в движениях, скупой в жестах.

— Ну вот что, Степаныч. У них — свои расклады, у нас — свои. По нашим давай прикидывать. Что скажешь, советничек?

Кудрин провел пятерней по лысине, словно расчесывая несуществующую густую прядь.

— Необходимо ловить девчонку. Так или иначе — все замыкается на нее.

— Где ее ловить?

— Мы прояснили ее «случайного» ресторанного знакомого. Олег Игоревич Гончаров, бизнесмен средней руки, в недавнем прошлом очень удачливый, теперь — просто бомж.

— Бомжи не сидят у «Валентина» и не стреляют навскидку на поражение.

— В давнем прошлом этот человек входил в особую группу спецназа КГБ. В Афганистане.

— Вот как?

— Мы пробили его адрес, есть у нас и небольшое досье… Но…

— Да?

— Что более важно — несколько часов назад, до перестрелки с неизвестными и гибели спецгруппы, на Гончарова по нашим каналам прошел запрос…

— О чем?

— Этого я не знаю. Важно то, что запрос прошел из той квартирки, которую так бездарно пытались штурмовать люди покойного Кравченко.

— Выводы?

— Наши противники тоже ищут девчонку. И мотивированно предполагают, что она скрывается где-то у Гончарова. Вместе с ним. На какой-то теневой квартирке.

— Ее возможно разыскать?

— Мы ее разыщем, Автархан.

— Ты полагаешь, эти прибудут туда же?

— Несомненно.

— А… А официальные органы? Ваша служба или борцы с организованной преступностью? Они ведь тоже уже не спят: генерала зарезали как кутенка, да и три вооруженных разборки за ночь — такого в Княжинске и не помнят…

— Я знаю систему, Николай Порфирьевич. Никто, не зная броду, в эту муть не полезет. Ни один из больших начальников — уж очень запросто можно без погон и папах остаться. Общее усиление пройдет, это безусловно, а так — назначат стрелочников. От каждой конторы опер, следак — ну, все, что положено. В таких делах у служивых людей принцип один: торопись медленно, не то — укатают.

— Значит, будем разбираться сами.

— Да. Ведь где-то скрываются девчонка и этот Гончаров.

— Если не поменяли место.

— А зачем? Им сейчас самое время упасть на дно, отлежаться.

— А если Гончаров, раз уж он был связан со спецслужбой…

— Николай Порфирьевич, Гончаров типичный силовик, а не опер. На многоходовые комбинации у него мозгов не хватит! Так что…

— Так что — как в кино? «Место встречи изменить нельзя»? Я правильно тебя понял?

— Да. Вот только со временем…

— А вот время каждый для себя выбирает сам.

Все счеты кончены, и кончены все споры.

Тверская улица течет, куда не знает…

Какие женщины на нас кидают взоры.

И улыбаются, и — птичка вылетает…

— Маэстро раздумчиво напевал эту мелодию. Неожиданно повернулся к Красу:

— А скажи мне, дорогуша, много ли душ загубил?

— Что?

— Красавчик… Я вот о чем сейчас подумал. — Маэстро выдержал недолгую паузу, сосредоточенно глядя на дорогу. Если смотреть со стороны, то можно было решить, что он совершенно не обращает внимания на управление автомобилем и тот катится сам собой, обходя рытвины и ямы, поворачивая где нужно, легко, на хорошей скорости, проходя повороты… Крас хмыкнул про себя: фигляр. — Ты удивишься, но подумал я о вечном. Знаешь, что меня поражает в людях? Да ты и сам это замечал… Как эти животные цепляются за жизнь. Всеми лапками, всеми когтями…

Не так?

— Если успевают… — хмыкнул Крас.

— Это да… «Но пуля-дура ему меж глаз прошла, на закате дня…» Ты прав. Если успевают.

Маэстро чиркнул спичкой, прикуривая.

— А что еще меня удивляет в стаде, называемом «люди», так это их крайний, тяжелый эгоизм. Всем на всех наплевать, и себя возлюбить боятся, а уж ближнего своего… Нет, Красавчик, мир летит в тартарары… Красота его уже не спасет…

Его ничто не спасет… Это ли не грустно? Ведь здесь так много истинно изысканного… Девушка, например… Или — вина… Они похожи, ты не находишь, Красавчик?

Крас только пожал плечами. Покосился на Маэстро, но тот и не ожидал никакой реакции, продолжал самозабвенно начитывать монолог из только ему ведомой пьесы:

— Переливы, игра света и тени и, конечно, опьянение… Легкое, как сама любовь, шампанское, кокетливое, словно ветреная красотка. Юное создание, мотылек, век которого так короток, искристый праздник, кажущийся вечным. Сладкий мускат — это, конечно, девушка после двадцати трех, желающая и умеющая любить и жаждущая любви. Португальский крепленый «порт» — женщина тридцати трех, уже многое познавшая, но еще не потерявшая ни вкуса, ни аромата, ни опьянения. Мадейра, терпкая, напитанная ароматом усталого вечернего солнца, — как любовь женщины бальзаковского возраста, изысканно-выдержанная и пьянящая до безрассудства…

А вообще… Я думаю, женщины, вино и море были когда-то единым целым. Да и нечего любить в этом мире, кроме них…

Уж конечно, не произведения искусства, нет. Что стоят они по сравнению с жизнью?

Пустое! Но люди ценят их, хранят, собирают. Будто засушенных бабочек в коллекцию. Как сказку о прекрасной жизни… Бывшей прежде нас.

Людишки… Они восторгаются красотой прекрасной купальщицы Энгра, гетеры, чьи кости давно истлели, а красота ее так никого и не спасла, но не одного сгубила!

Они удивляются спокойной, сосредоточенной мудрости «Старика в красном»