— Адрес верный пробили?

— Да.

— Слушай… А почему эта «Ингма» его не завалила для верности, а?

— А зачем им?

— Не… Старый я стал совсем… Лады, — Автархан подобрался, посуровел. — Решение будет такое…

Телефон на столе запиликал приятно и зазывно. Автархан помедлил, снял трубку, поднес к уху:

— Слушаю.

— Автархан, ты что, вообще забурел? — вроде бы шутейно зазвучал в трубке голос Кондрата.

— Не груби старшим, Кондрат Петрович.

— Как можно, Николай Порфирьевич? А только… Менты мои фуры прессуют, как капусту в бочке! А ты сидишь сычом и носа не кажешь! Что прикажешь думать?

— И что ты думаешь?

— Встретиться надо, раскумекать… А то события ни в какие реалии не укладываются! Вот и Беня у меня здесь. Сидит убытки считает. А для их брата жидка убыток горше, чем серпом по пенису! Может, соберемся рядком да посудачим ладком? — Кондрат выдержал паузу и закончил совсем другим, вовсе не просительным тоном:

— Пока не поздно…

— Ты, никак, угрожаешь?

— Да брось, Порфирьевич, кому кто угрожать у нас станет? Живем хорошо, денюжки идут… Три года как каждый своим делом занят… И вдруг — нате вам песня! Тут вот Беня мне подсказывает: четыре сбоку — ваших нет! Что за разборки, Автархан?

С кем?

— Хорошо. Мы встретимся.

— И еще, слух прошел, «мука» откуда-то сыплется… Мешками.

Черт! Все же кто-то настучал. Ладно, с этим — потом.

— Поговорим при встрече.

— Сегодня, — жестко отрезал Кондрат.

— Сегодня так сегодня, — согласился Автархан. — В восемь вечера.

— Раньше.

— Раньше не получится. В «Центральной».

— Э-э-э, нет. В «Центральной» сейчас не по сезону. В «Летнем саду».

Гостиница «Центральная» была на территории Автархана. «Летний сад» — Бенина вотчинка. Славный кабачок, тихий. Кондрат умный — ни мне, ни тебе. Беня послабее их обоих будет. Вот только… Если эти хохол с евреем стакнулись, ему, Автархану, будет совсем тускло. Туши свет, называется.

— Хорошо, — не стал торговаться Автархан. До восьми вечера — целый день. А за день многое в этом мире поменяться может. Да и день — его еще прожить надо.

Автархан положил трубку, поднял глаза на Кудрина:

— Понял?

— Как не понять… Кондрат с Беней психуют.

— И они правы, если разобраться.

— А кому оно надо — так разбираться?

— Соображаешь… А вот только… Не дает мне покоя одна мысль…

— Да?

— Не Беня ли с Кондратом за всем этим стоят и ниточки дергают?

— Нет, — уверенно ответил Степаныч. — Не их уровень.

— Хм… Пойми, где сейчас чей уровень. Наняли спецов где-то в России и ураганят.

Пойди проверь… Я по результату сужу… А результат… Трупы моих людей, мои оборванные концы, мои потери, мои неустойки… Нет? Кто-то мог ведь такую ситуацию стемешить?

— Вполне, только…

— Что — только?

— Чую, не они. Почерк не тот.

— Чуешь или знаешь? — Автархан испытующе, с угрозой уперся взглядом в темные глаза Кудрина. — Молчишь? Не мути, кудрявый, больше меры. Тебя ко мне когда приставили? Еще капитаном бегал. Понятно, отчитываешься ты у себя в управе, да ведь не только в ней, а? Вот что, мил человек, я скажу… К вашим особистским душам я давно присмотрелся… Вы почище тех наркоманов будете. Все роете, роете… В России — там, пожалуй, и покруче. Горы дерьма нарыли на всех, монбланы, чтобы навыки, значит, не утерять. А ты при мне крутишься. Дескать, организованную преступность легче контролировать, чем неорганизованную. А кто кого контролирует — тебе уже и все одно, а? Если не запродался с потрохами какому-нибудь киту российскому или западному.

Контролеры… Знаешь, в чем ваша оплошка вышла? Матерьяла у вас горы, знаний всяких, а силы, настоящей силы — пшик. Сила, ее кормить надо, пестовать. А в природе как? Не сила за знаниями, знания за силой хоронятся, за нее цепляются.

Ладно, будет, почирикали-покалякали. До семи нам с этими гастролерами вонючими разобраться надо вчистую. Чтобы к стрелке на тарелочке все было на беленькой.

Усек?

— Понял.

— Ливан подтянулся?

— Да.

— Вот и славненько. — Автархан поднялся. — Сам поеду. Ты — тоже. Как там в песне поется?.. Стрелять так стрелять!

— Улицы пусты, дождик застучал часто, только я и ты, только я и ты, и не прячу я счастья-а-а! — Весело напевая, Маэстро ломанулся в тонированную дверь «Ингма-банка».

Собственно, за полтора часа они успели немало: Маэстро, пока Крас ждал его в автомобиле, мягко пообщался по поводу Гончарова с паспортисткой милиции, затем — с дамами из ЖЭКа, на территории которого тот был прописан. Настоящего его местопребывания не знал никто. Но из разговоров Маэстро легко выяснил, что главным супостатом, акулой, сожравшей консорциум Гончарова, и был этот самый банк. Мелкий, как земляной орех, и прожорливый, как утка на выпасе. Собственно, до этого банчонки ни Маэстро, ни Красу не было никакого дела, но раз уж именно они разули Гончара, очень уж хотелось узнать, где может обретаться в нынешние часы сей незадачливый «рыцарь наживы», в прошлом — очень успешный «солдат удачи».

В длинном черном плаще-реглане Маэстро смотрелся вполне по-бизнесменовски. Крас двигался за ним монолитной громадной тенью, как бультерьер-переросток, довольно убедительно изображал охранника босса, этакого убийцу-ветерана.

Закамуфлированная по самое не хочу охрана встретила их недружелюбно. Охрана же истинная, в лице двух мирно читающих прессу «посетителей» в холле, их почувствовала.

Но все же Маэстро обладал некоей властной притягательностью. Таких вахтеры никогда не ставят в очередь-просто не догадываются это сделать. Камуфляжник нюхом угадал в них людей весьма серьезных и во избежание надавил под столом неведомую пим почку, вызывая заместителя управляющего филиалом — минуя все иерархии.

Серьезный блондин-очкарик, длинный и худой, как гвоздь, похожий на хрестоматийного отличника, появился из недр деньгохранилища; на губах его была наклеена улыбка в международном стиле «чииз»: вежливая и равнодушная. Он с удивлением глянул на незнакомых посетителей, метнул неприметно-недовольный взгляд в сторону охраны: похоже, камуфляжный вертухай схлопочет выговорешник, а то и увольнение.

На лице блондина-патерочника, казалось, было написано красивым ученическим курсивом: «Чему обязаны?»

Маэстро улыбнулся искренне белизной тридцати двух зубов — улыбка была как у Вахтанга Кикабидзе перед взлетом с известного на всю страну безымянного аэродрома, — произнес, протягивая визитку: