Все чокались с Белосельцевым, радуясь его возвращению. Пили, жадно закусывали. Белосельцев пил и ел со всеми, послушно следуя воцарившемуся настроению, равнодушно взирая на круглый иллюминатор, освещавший трапезу синевой высокого неба. Через несколько мгновений его трое спутников словно забыли о нем. Теперь они говорили о войне, которая началась, пока Белосельцев улетал с земли в другие галактики.

– Все-таки не уверен, что план Генштаба разделить на две части группировку – и одну двинуть в Грозный, а другую в горы, в Аргунское, – это идеальное решение. Тут явное распыление сил. – Буравков покачивал тяжелым носом над коньячной рюмкой. – Надо было одним кулаком бить по Грозному. Грозный взяли – победа!

– Победа будет. Я звонил в штаб группировки, наступление развивается нормально, в сроки укладываются. – Копейко молодцевато приподнял плечо, словно на нем все еще красовался золотой казачий погон. – Важно другое – народ доволен. Делали замеры по всем губерниям. Одно говорят: «Добить чеченцев в их логове. Отомстить за взрывы в Москве. От Грозного – чтоб ни камушка». Мы можем себя поздравить, победитель будет царем. Народ на руках в Кремль внесет.

– К концу января, перед началом парламентских выборов, Грозный должен быть взят. – Гречишников надавил кулаком на столик. – К концу января Избранник должен в Грозном принять «Парад Победы». А Басаев с Хаттабом в клетках должны быть отправлены в Москву и размещены в зоопарке рядом с гиенами. Чтобы показывать детишкам, как они там будут грызть тухлую падаль. Хочу отметить работу ваших телеканалов. Теперь, когда мы отняли их у Астроса и Зарецкого, они работают на Победу.

– Ты послал людей в войска, чтобы они, по мере продвижения, брали под контроль нефтеприиски? – обратился к Буравкову Копейко. – Чтобы там «леваки» не пристроились. Захватываем скважину, берем под охрану и наливниками, цистернами гоним ее сразу в Ставрополь. А то, я смотрю, зашевелились жучки из Лукойла и Сибнефти. Не пускать их в войска!

– Кто сунется, сам нефтью станет, – угрюмо усмехнулся Буравков.

– Ну что ж, друзья, за Победу! – Гречишников поднял рюмку, в которую из иллюминатора влетел луч солнца, и она наполнилась золотом. – За нашу, как говорится, Победу!

Все чокнулись, и Белосельцев со всеми, послушно пригубив терпкий коньяк.

У него было странное чувство, что еще недавно он был мертв, но его воскресили. Он пропустил целый фрагмент застольного разговора и теперь с усилием пытался его уразуметь.

– Еще до взятия Грозного – идеально под Новый год, Истукан должен отречься от власти, – разглагольствовал Гречишников.

– Грозный возьмут сразу после отречения, и лавры победы достанутся Избраннику. Само отречение, как мы говорили, должно произойти в конце старого уходящего года, старого одряхлевшего века. Новый год, новый век должен открыть своим обращением к народу Избранник. Это очень важно психологически и символически. Народ отворачивается от старого, больного, как и весь предшествующий, израсходованный век, Истукана, с надеждой взирает на молодого и свежего Избранника. В этом есть что-то египетское, не правда ли? Что-то, связанное с культом Нила, с воскресением Осириса?

– Сейчас вернемся в Москву, и нужно резко ускорить партийное строительство, – озабоченно сказал Буравков, не разделяя метафизических мечтаний Гречишникова. – «Партия Избранника» тайно, вчерне должна быть подготовлена к моменту отречения. А к выборам она должна выступить как новая энергичная политическая сила, оттеснить коммунистов и либералов. Война войною, она необходима как психологическое обеспечение, но нужна и эффективная партия, безупречная политическая машина. Об этом станем говорить в Сочи, пусть Избранник включается. Я концентрирую деньги, средства информации, поддержку губернаторов. Готовлю подавление политических противников, но все это необходимо ускорить. Я отчитаюсь в Сочи по этому вопросу.

– Я прочитал речь, которую готовят Избраннику твои спичрайтеры, – недовольно, обращаясь к Буравкову, сказал Копейко. – Слишком академично, иногда сусально, рассчитано на провинциальных актрисок. Нельзя ли туда вставить слова, понятные армии, офицерам? Ну что-нибудь вроде: «Мы этих Хаттабов Хаттабычей на толчках достанем!» Пусть народ его понимает, а не только дамочки недотраханные.

– Народ его поймет, будь спокоен! – засмеялся Гречишников. – Народ у нас золотой, нету других таких на земле народов. Ему что ни положи в рот – все съест. Только скажи сначала, что это вкусно. Будет есть, давиться, пеной исходить, но повторять: «Вкусно! Ой, вкусно!»

И они сдвинули коньячные рюмки, влили золотистый напиток в свои мокрые, жирные губы, заталкивая в них копчености, балык, холодный язык, осетрину в холодце с нежными дольками лимона.

Белосельцев не понимал смысла произносимых слов, словно спутники его изъяснялись на иноземном языке.

– Мы все-таки не должны упускать из виду «фактор Избранника», – многозначительно произнес Буравков, обсасывая лимонную дольку. – Известны случаи, когда ставленник, абсолютно зависимый от тех, кто его возвел, постепенно, пользуясь аппаратом власти, оперируя политической машиной, избавляется от своего окружения. Смещает его или просто истребляет. Так поступал Адольф Гитлер. Так действовал Сталин. Так мыслили все выдвиженцы партии – Хрущев, Брежнев и Горбачев. Можем ли мы быть уверены, что и через год станем контролировать Избранника? Что он сдержит свои обещания и будет выполнять нашу волю?

– Не стоит волноваться, – небрежно ответил Гречишников. – Он так и останется в колбе, в которой мы его синтезировали. Он беспомощный, вялый, лишен политической воли. Он половинчатый, дробный, выложен из кусочков мозаики. Он станет ловить каждое наше слово, выполнять каждый совет и каприз. Партия будет в наших руках. Финансовые потоки сохранятся всецело за нами. Мы создадим единую телевизионную империю, и он будет в ней не императором, а подданным. Мы расставили наших людей во всех силовых структурах. Они займут места в правительстве, в администрации. Его доктора, садовники, повара, его любовницы и партнеры по покеру будут нашими людьми. Продажная либеральная элита, сгнившая в коррупции, станет повиноваться нам с полуслова. Наши друзья в Америке и Израиле обеспечат полный контроль его внешней политики. Куда он может дернуться? Только на могилу к Граммофончику, чтобы пролить на осенние хризантемы печальную слезу? Он здесь у меня! – Гречишников стиснул жилистый, слегка измазанный жиром кулак. – Да он и рад своему положению. Никакой ответственности, одни почести. Он будет английской королевой, которая царствует, но не управляет.

– А я бы все-таки сделал ему предупредительный намек, – настаивал на своем Буравков, – показал, чем чревато непослушание. Может быть, нам сдать американцам Плута, на которого во время любвеобильного Прокурора было заведено уголовное дело? Избранник почитает его за одного из своих благодетелей. Отправить в Америку с какой-нибудь дурацкой миссией и попросить американцев, чтобы прихватили его по линии Интерпола.

Белосельцев чувствовал окружавшую его жизнь, как путешественник в другие галактики, пролетевший со скоростью звука сквозь иные миры и вернувшийся на родную планету. Он был все тот же, но жизнь на Земле изменилась.