Для того чтобы наиболее рельефно представить себе ту обстановку, в которой проходило судопроизводство в военных трибуналах и в Военной коллегии Верховного суда СССР, необходимо сказать и о прямых попытках следователей НКВД воздействовать на поведение подсудимых на суде. Самая главная их забота состояла в том, чтобы любыми путями заставить подсудимых подтвердить на суде те «признательные» показания, которые следователям удалось вырвать у них в ходе предварительного следствия.

Как установлено дополнительной проверкой, перед началом судебного процесса по делу Тухачевского и других все обвиняемые вызывались к следователям, которые знакомили их с показаниями на предварительном следствии и требовали, чтобы арестованные на суде подтвердили свои прежние показания. Подсудимые находились под неусыпным контролем следователей и в ходе самого судебного процесса. Вот что, например, показал бывший начальник отделения Особого отдела ГУГБ НКВД СССР А.А. Авсеевич на допросе 5 июля 1956 г.: «После того как следствие было окончено, было созвано оперативное совещание, это было за сутки-двое перед процессом, на котором начальник отдела ЛЕПЛЕВСКИЙ дал указание всем лицам, принимавшим участие в следствии, еще раз побеседовать с подсудимыми и убедить их, чтобы они в суде подтвердили показания, данные на следствии. Накануне суда я беседовал с ПРИМАКОВЫМ, он обещал подтвердить в суде свои показания. С другими подследственными беседовали другие работники отдела. Кроме того, было дано указание сопровождать своих подследственных в суд, быть с ними вместе в комнате ожидания. В день суда я находился с ПРИМАКОВЫМ, согласно указаниям руководства отдела. Перед началом судебного заседания все следователи были, и как только привезли арестованных, я, как и другие работники, пошел в комнату, где был ПРИМАКОВ. Все арестованные находились в отдельных комнатах и с каждым находился следователь. Среди других, я помню, были УШАКОВ и ЭСТРИН… Перед самым судебным заседанием, по указанию ЛЕПЛЕВСКОГО, я знакомил ПРИМАКОВА с копиями его же показаний»47.

В уголовном деле бывшего начальника политуправления ОКДВА и члена Военного совета при НКО СССР бригадного комиссара запаса В.X. Таирова сохранилось его заявление от 9 сентября 1937 г., адресованное наркому внутренних дел СССР: «Прощайте – перед смертью совесть моя чиста, как перед Вами, партией, так и страной. Погибаю из-за ложных наговоров… Это заявление я делаю только Вам, так как следователям я от своих показаний больше отказываться не смогу и не буду – больше того, если будет суд, то и на суде также буду придерживаться своих прежних показаний»48. Сломленный следователями Таиров так и поступил; приговорен к расстрелу, посмертно реабилитирован.

При внимательном объективном анализе «признательных» показаний в судебном заседании убеждаешься, что каждый такой случай был подлинной трагедией в жизни несчастной жертвы. По свидетельству сокамерников бывшего начальника штаба авиационной армии комбрига Н.Г. Андрианова, следователь НКВД Юхимович заявил комбригу о том, что «его преступление очень тяжелое, и суд, по-видимому, приговорит его к расстрелу, однако в случае признания своей вины на суде ему может быть сохранена жизнь. АНДРИАНОВ при этом сильно плакал и не знал, как ему вести себя на суде: или признавать себя виновным, или рассказать всю правду, т. е. рассказать, как от него были получены вымышленные показания…»49. В конце концов страх перед следователем, а может быть, и вера в его обманные обещания («утопающий за соломинку хватается») оказались сильнее, комбриг Андрианов оговорил себя, на суде «признался» в том, что он участник военно-фашистского заговора, проводил вредительскую работу в авиационной армии, создавал тяжелые бытовые условия в бригадах и т. п., и 25 августа 1938 г. приговорен Военной коллегией к ВМН и расстрелян. Следователь Юхимович, очевидно, был доволен «успешными» результатами своей работы по истреблению очередного «врага народа». А через 18 лет приговор этот был отменен, комбриг посмертно реабилитирован, дело производством прекращено «за отсутствием состава преступления», но ведь с того света его не вернешь.

О методах работы в НКВД БССР рассказал осужденный бывший его сотрудник Быховский: «В наркомате была такая система, что перед тем, как дела обвиняемых рассматривались Военной коллегией, мы вызывали их в кабинет, обвиняемых держали по два дня, создавали им хорошие условия, покупали продукты, папиросы и обрабатывали их, создавая среди них хорошее настроение, чтобы они на суде Военной коллегии не отказались от своих показаний»50.

Из показаний осужденных бывших сотрудников Особого отдела СибВО также видно, что ими перед судебным заседанием вызывались обвиняемые и подвергались соответствующей обработке, направленной к тому, чтобы они в суде подтверждали свои признательные показания, данные ими на предварительном следствии, и признавали себя виновными51.

Так что уже изначально надежды подследственных «военных заговорщиков» на справедливость и честность советского военного суда были довольно эфемерны. Увы! Почти всегда, а в 1937–1938 гг. в особенности, Военная коллегия Верховного суда СССР и военные трибуналы различного уровня судили в основном не по реальным обстоятельствам дела, а по приказу и заказу свыше. Давили на военные суды и Особые отделы НКВД, шкурно заинтересованные в судебном оформлении затеянных и состряпанных ими обвинительных заключений.

(Как судили военных в 1937–1938 гг.)

Прежде всего их судили тайно, в так называемых закрытых судебных заседаниях. Единственная информация о начавшемся истреблении военных кадров, опубликованная в открытой печати, это – сообщение о процессе и расстреле «восьмерки» во главе с маршалом Тухачевским. По указанию и под руководством ЦК ВКП(б) в стране была организована и вовсю бушевала «волна народного гнева» против армейских и флотских «изменников и заговорщиков». Военная, да и гражданская печать еще долго продолжала изощряться в различного рода проклятиях по их адресу. Но ни о каких новых сообщениях о судебных процессах над военнослужащими РККА ни в печати, ни по радио больше не раздавалось ни звука.

А меж тем Военная коллегия Верховного суда СССР не дремала. Как удалось выявить, она начала судебные процессы над «контрреволюционерами-военными» еще в октябре 1936 г. Одним из первых объектов была избрана Военно-политическая академия им. Н.Г. Толмачева, располагавшаяся тогда в Ленинграде. 1 июня 1936 г. органы НКВД арестовывают начальника кафедры философии Г.С. Тымянского, а на следующий день «забирают» Л.Г. Райского, бывшего преподавателя академии, а к этому времени ставшего профессором Средне-Азиатского госуниверситета в Ташкенте. 4 июня арестовывают в Иркутской области заведующего районо (и ранее работавшего профессором всеобщей истории ВПАТ) И.С. Фенделя. 9 июля к арестованным добавляют двух кадровых политработников – батальонных комиссаров (преподаватель истории А.А. Клинов и инструктор партработы политотдела ВПАТ А.П. Яценко).

На предварительном следствии все они признали себя «виновными» и уже 11 октября 1936 г. предстали перед судом Военной коллегии Верховного суда СССР. В протоколе судебного заседания по их делу записано, что «все пять подсудимых полностью признали себя виновными…»52. А по приговору суда они были признаны виновными в том, что «ФЕНДЕЛЬ летом 1934 года, по заданию одного из руководителей контрреволюционной троцкистско-зиновьевской организации в Ленинграде – ЗАЙДЕЛЯ, на основе директивы «Объединенного центра» той же организации образовал террористическую группу для подготовки и совершения убийства тов. С.М. КИРОВА. В эту группу ФЕНДЕЛЕМ были вовлечены РАЙСКИЙ, ЯЦЕНКО, ТЫМЯНСКИИ и КЛИНОВ, которые выразили согласие быть исполнителями террористического акта над т. С.М. КИРОВЫМ»53. При такой формуле обвинения все пятеро были приговорены к расстрелу. В заключении ГВП против их фамилии (кроме Райского) есть помета «исп(олнен)»54. Приговор этот отменен 11 мая 1957 г. и дело прекращено «за отсутствием состава преступления»55.