— Сюда!

Она узнала среди звучавших в темноте голосов крик Мариеты. Прищурившись, различила отсветы нескольких фонарей, приближавшихся, становившихся ярче, метавшихся в темноте. Молодой помощник садовника, Эмиль, выскочил на поляну с факелом в одной руке и с палкой в другой.

Леони видела, что Констант сразу оценил ситуацию. Он выстрелил, но паренек оказался проворнее и успел укрыться за стволом бука. Констант вытянул закостеневшую руку и выстрелил в темноту. Потом — Леони увидела его исказившееся, безумное лицо — развернулся и всадил две пули в тело Анатоля.

Леони взвизгнула.

— Нет! — вопила она, подползая на четвереньках по грязной земле к лежащему брату. — Нет!

Слуги — человек восемь, считая Мариету, бросились вперед.

Констант больше не медлил. Откинув плащ, он бросился через поляну в тень деревьев, туда, где ждал его фиакр.

— Свидетелей не оставлять, — бросил он на ходу.

Не ответив ни словом, его слуга обернулся и пустил пулю в голову старому солдату. На мгновение лицо умирающего выразило бесконечное изумление. Он упал на колени, потом ткнулся лицом в землю.

Паскаль вышел из зарослей и выстрелил из второго пистолета. Констант споткнулся, колени его подогнулись, но и хромая, он не замедлил шага. Сквозь суматошные крики Леони расслышала, как хлопнула дверца кареты, зазвенела упряжь и звякнул болтающийся фонарь — экипаж двинулся вверх по склону холма, направляясь к задним воротам.

Мариета уже занималась Изольдой. Паскаль подбежал, чтобы помочь ей. Всхлипнув, Леони поднялась на ноги и сделала последние несколько шагов к брату.

— Анатоль? — прошептала она. Она сжимала его широкие плечи, встряхивала, стараясь разбудить. — Анатоль, пожалуйста!

Тишина становилась все глубже.

Леони захватила в кулак толстую ткань его плаща и перевернула брата на бок. И ахнула. Сколько крови, лужа крови там, где он лежал, и дыры в теле, пробитые пулями. Она подложила руку ему под голову и убрала со лба густые волосы. Глаза его были широко открыты, но жизнь в них погасла.

После бегства Константа поляна быстро опустела.

С помощью Паскаля Мариета отвела послушную как кукла Изольду к карете Денарно, чтобы отвезти ее к дому. Рана в плечо была легкой, но женщина потеряла много крови. Леони заговорила с ней, но Изольда не отвечала. Она позволила вести себя, но, кажется, никого не узнавала. Она еще пребывала в этом мире, но как будто отвернулась от него.

Леони дрожала от холода, ее одежда и волосы пропитались запахом крови, пороха и сырой земли, но она не отходила от Анатоля. Мальчик садовника и конюх соорудили носилки из плащей и палок, которыми они вооружились против Константа и его людей. Они на плечах понесли безжизненное тело Анатоля через сад. Пламя их факелов яростно горело в холодном черном воздухе. Леони шла за ними — единственная плакальщица на необъявленных похоронах.

За ними несли доктора Габиньо. За телами старого солдата и предателя Денарно собирались прислать тележку с собачьей упряжкой.

Весть о трагедии, поразившей Домейн-де-ла-Кад, опередила Леони. К тому времени, когда девушка подошла к дому, Паскаль успел послать гонца в Ренн-ле-Бен, чтобы уведомить о катастрофе Беранже Соньера и просить его приехать. Мариета послала в город за женщиной, которая обычно сидела с умирающими и обряжала умерших.

Мадам Сен-Луп прибыла с маленьким мальчиком, несшим большой хлопчатый мешок вдвое больше его роста. Когда Леони, вспомнив о своих обязанностях, стала договариваться с женщиной о плате за ее услуги, оказалось, что все уже оплачено их соседом, мсье Бальярдом. Его великодушная доброта снова вызвала слезы на выплаканных глазах Леони.

Тела поместили в столовой. Леони недоуменно смотрела, как мадам Сен-Луп наполняет фарфоровую миску водой из принесенной с собой бутыли.

— Святая вода, мадомазела, — ответила она на невысказанный вопрос девушки. В миску она окунула веточку самшита, потом зажгла, одну от другой, две благовонные свечи и принялась читать над мертвым молитвы. Мальчик склонил голову.

— Peyre Sant, Святой Отец, прими раба Твоего…

Слова, в которых смешались старый и новый обряды, лились на нее, но Леони не чувствовала ничего. Не снисходила благодать, не было мира в кончине Анатоля, не было света, проникающего в душу. Ни утешения, ни поэзии не находила она в бормотании старухи — только гулкую пустоту потери.

Мадам Сен-Луп умолкла.

Потом, жестом приказав мальчику достать из мешка и подать ей большие ножницы, начала срезать пропитанную кровью одежду Анатоля. Ткань набрякла и собрала на себя лесной мусор, присохла к ранам на теле, так что процесс был долгим и мучительным.

— Мадомазела?

Женщина подала Леони два конверта из карманов Анатоля. Серебристая бумага и черный герб на письме от Константа. Второе, с парижским штемпелем, осталось невскрытым. Оба с ржаво-красной каймой, будто на листках кровью вывели неровный бордюр.

Леони вскрыла второе письмо. Это было сухое официальное извещение из жандармерии Восьмого округа, сообщавшее Анатолю об убийстве матери в ночь на воскресенье, 20 сентября. Обвинение пока никому не предъявлено. Письмо было подписано инспектором Тороном и прошло через много адресов, прежде чем добралось до Ренн-ле-Бен.

В письме просили связаться с полицией при первой возможности.

Леони сжала лист в застывшем кулаке. Она ни на миг не усомнилась в жестоких словах Константа, брошенных им на поляне всего час назад, но только написанные черным по белому слова официального уведомления заставили ее принять все, как есть. Маман умерла. И мертва уже больше месяца.

Последняя мысль — что мать осталась неоплаканной, что никто не позаботился о ее теле — больно стиснула истерзанное сердце Леони. Анатоля нет, значит, это все падает на нее. «Если не я, то кто?»

Мадам Сен-Луп принялась обмывать тело, обтирая лицо и руки Анатоля с такой нежностью, что Леони больно было смотреть. Наконец она достала несколько льняных простыней, пожелтевших и зашитых грубыми стежками черной нитки, как будто они уже не раз сослужили свою службу. Леони не могла больше смотреть.

— Пошлите за мной, когда придет аббат Соньер, — попросила она и оставила женщину за ее мрачным ремеслом — зашивать в простыни тело Анатоля.

Медленно, будто ноги налились свинцом, Леони взошла по лестнице и свернула к комнате Изольды. Мариета не отходила от своей госпожи. Незнакомый врач в черном цилиндре и скромном стоячем воротничке прибыл из деревни в сопровождении пожилой сиделки с белом накрахмаленном фартуке. Эта пара, занимавшаяся пациентами курорта, тоже была приглашена мсье Бальярдом.

Когда Леони вошла в комнату, врач велел ввести раненой успокоительное. Сиделка, закатав рукав, воткнула в тонкую руку Изольды серебристую иглу шприца.