— По-моему, отличный отпуск.

— Знаете… Может, для вас кошка, дикари и рыбно-фруктовая диета — это что-то хорошее, но для меня месяц вынужденного безделья стал таким испытанием, что я тут и пел, и плясал, и резал из дерева, и песочные замки строил, и шалаш на дереве, и приручал кошку, и дрессировал каких-то грызунов, которые больше вообще нигде в мире не водятся… Один раз меня змея укусила, я пару дней провалялся в ярких снах про крылатых синих коней… Весело, короче, было. Но в отпуск я больше ни ногой. А остров себе застолбил, форт построил, пушки поставил. С другой стороны, отсюда не видно. Привез запас воды, стал отдыхать тут сам, потом ребят привез, всем понравилось, и мы стали тут периодически пикники устраивать. Пару раз даже к дикарям в гости ходили, они никогда не видели огнестрельного оружия, так что думают, что мы боги. Я им дистиллятор подарил, и научил пользоваться, так что настойка у них с тех пор стала получше. Но все равно дрянь, если вам предложат, даже не пробуйте.

— Вы мне напомнили, как я когда-то ездила с Милкой отдыхать по горящей путевке, в отель со скромными звездами. Это оказалась бывшая военная база, прямо в джунглях, там водились такие пауки, что их даже кошки боялись. Но море там было крутое.

— Вы много путешествовали?

— Да, мне нравятся другие культуры, другие языки, пальмы. Особенно пальмы.

Он улыбался, гладил ее ладонь на своей щеке, она изо всех сил пыталась отгородиться от здравого смысла и жить одним мгновением. Он тихо сказал:

— Не устали еще? Бойцы будут до утра гулять, но мы можем уйти пораньше. Если вы уже обыграли и покусали всех, кого хотели.

— Остался один должок. Вы обещали стихи.

Он рассмеялся:

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас, да, я в нужной кондиции.

— Ну смотрите, вы сами попросили. Готовы?

— Вперед.

Министр отпустил ее руку и повел своей в воздухе, пародируя Верино движение пафосного поэта:

Орион в небесах раскорячился шавкой хромою,

На песке госпожа, отвернувшись от неба, считает

Звезду.

На "звезде" он задрал нос так, чтобы точно никто не усомнился, кто тут звезда, Вера смеялась и аплодировала, показала большие пальцы:

— Супер.

— Нравится?

— Несравненно.

— Я старался. Я и не то могу, я сегодня в ударе, чую, напишу поэму, на смеси изящного цыньянского и западного северского, это будет бомба.

— Вы взорвете мир поэзии.

— Вы в меня так верите?

— Ни секунды ни сомневаюсь, мир о вас еще заговорит.

— У меня странное двойственное чувство, когда вы меня хвалите, а проклятие не срабатывает. Чувство подвоха.

— Просто расслабьтесь и наслаждайтесь ощущением, что вы надули богов.

Он тихо рассмеялся и сел, их лица оказались очень близко, Вера опустила глаза, но подняла обратно — в этой непроглядной темени было ничего не видно, движения ощущались на коже потоками воздуха с запахом вина.

— Идем?

— Идем, — он подал ей руку, она взяла, встала, он начал складывать покрывало, она нашла бокалы и бутылку. Министр разлил остатки по бокалам и они пошли обратно к реальной жизни.

Песок все еще был теплым, и так восхитительно хрустел под ногами, что по нему хотелось идти бесконечно, в темноте, держа за руку удивительного человека, с которым было комфортно молчать и слушать прибой. Ее качало, то ли от вина, то ли от общей легкости бытия, казалось, что если господин министр отпустит ее руку, она воспарит в небо, прямо к тем созвездиям, которые не смогли составить ему конкуренцию. Они поднимались к кострам, так медленно, как будто днем не прошли это расстояние за минуту, у костров пели и пили, громко спорили, смеялись.

Они подошли ближе, Вера различила голос Артура, он самодовольно рассказывал что-то о турнире по стрельбе из лука, она ничего не понимала, но уровень пафоса оценила, посмотрела на министра Шена, тот решительно потащил ее к источнику самоуверенности.

Вокруг этого костра сидели почти все знакомые — Барт, Эйнис, немного подкопченный Булат, еще пара примелькавшихся бойцов из группы Двейна, Вера не помнила их имен, но кивнула. Артур замолчал, Вера рассмотрела на нем ярко- красную мантию и картонную корону, улыбнулась:

— Тебе идет.

Он сделал пафосную мину и задрал нос:

— Обожаю красный цвет, он мне идет.

— Кто б сомневался, — фыркнул министр, освобождая место себе и Вере, уселся, отпил из бокала, полюбовался огнем сквозь вино и повернулся к Артуру: — Красный

— любимый цвет позеров и выпендрежников.

Все заржали, Вера укоризненно посмотрела на министра, он сделал невинное лицо:

— Это не я придумал, это есть наука такая, психология называется, — Вера сделала понимающее лицо, он повернулся к Артуру: — Так что ты там рассказывал о своих скромных успехах?

— Скромностью гордятся те, кому больше нечем гордиться, — усмехнулся Артур.

— Но выпендрежников тоже никто не любит, — улыбнулся министр, Вера подняла руку:

— Я люблю! Продолжай, Артурчик, обожаю, когда мужчины хвастаются. Давай, жги, только с выражением, как ты умеешь. Как там? Берешь ты, значит, свой неприлично огромный лук, достаешь длинную тонкую стрелу…

— Че сразу "тонкую"? — изобразил возмущение Артур, тени заржали, все, кроме Эйнис, она вертела головой и пыталась найти на чьем-нибудь лице ответы на свои вопросы.

— Потому что это стрела, Артур, — развела руками Вера, — ты где-нибудь видел толстую стрелу?

— Я каждый день вижу, — пожал плечами министр, все опять заржали, Эйнис тронула министра за рукав и с честным видом спросила:

— Где видишь?

Барт звонко хлопнул себя по лбу, все давили пьяный смех, министр серьезно посмотрел на Эйнис и качнул головой:

— Прости, я не могу тебе ответить на этот вопрос.

Глаза Эйнис стали еще больше, Вера зажала рот от смеха, Эйнис посмотрела на нее:

— Что? Ты знаешь?

— Я?! — распахнула глаза Вера, — откуда мне знать?

Все ржали, Эйнис переводила взгляд с одного на другого, Вере уже было ее жалко, это походило на игру в "собачку", злую какую-то игру.

— Конечно, она не знает, — развел руками министр, — она же с нами в тир не ходит. А Артур знает. Да? — он с шутливым вызовом посмотрел на Артура, усмехнулся: — Артур тоже хочет себе большие и толстые стрелы, но знает, что не по плечу они ему, и грустит.

— Был бы у меня такой лук — были бы по плечу, — пробурчал Артур. Министр отпил вина, поулыбался бокалу, тихо сказал: