– Эй! – негромко окликнул Савин, наполовинувытащив из кармана пистолет.

– Тихо! – откликнулся человек из темноты голосомсержанта Лесли. – Тише, Кон, они близко, в тень!

Ничего пока не соображая, Савин повернул коня в тень отближайшей скалы. Лохинвар нетерпеливо приплясывал, подкова звонко брякнула окамень.

– Тише!

Два черных силуэта, два зверя неслись по равнине,преисполненные нездешнего, непонятного веселья, гибкие, сильные, чуточку,казалось, хмельные от этой силы, ловкости, вересковой лунной ночи. Савин замер– как и в прошлый раз, он не смог бы облечь в слова свои ощущения и мысли.

И тогда неожиданно звонко застучал автомат.

Он был такой маленький, что Лесли без усилия удерживал его ввытянутой руке. Зеленая струйка трассирующих пуль коснулась переднего зверя, изверь покатился кубарем, распластался, замер. Вспыхнули фары, заревел мотор – кним неслась машина. Перекрывая ее гул, раздался яростный тоскующий вопль – внем не было ничего человеческого, но и звериного ничего не было. Вразнобойзахлопали пистолетные выстрелы.

Лохинвар взметнулся на дыбы, Савин полетел на землю,ударился плечом. Его ослепил на секунду свет фар, он вскочил и, прихрамывая,побежал туда, где кричали люди и ревел мотор. Застучали копыта – мимо негопронеслась Диана, с маху спрыгнула с седла у машины. Фары погасли, вспыхнулинесколько мощных фонарей, осветили скрюченное в темной луже тело, покрытоекороткой лоснящейся шерстью, широко раскрытые застывшие глаза. Тяжело дыша,Лесли обогнал Савина. Несколько человек стояли вокруг зверя, одни смотрели нанего, другие озирались, держа пистолеты наготове.

Снова послышался не то рев, не то вопль, и кто-то наугадвыстрелил в темноту.

Савин бежал и слышал крик Дианы:

– Подонки! Убийцы!

Кто-то осторожно и неловко попробовал оттеснить ее отнеровных, колышущихся пятен света. Она оттолкнула полицейского и вскочила вседло. Храпящий конь понес, едва не сшибив грудью Савина. Савин понял, куда онаскачет. Кажется, ему что-то кричали вслед, но мир для него сейчас состоял лишьиз удаляющегося стука копыт, сумасшедшего бега вниз по склону и плескаударявшихся по спокойной воде весел.

Стена тумана колыхалась довольно далеко от берега, и к нейна всех парусах уходил корабль, неправдоподобное видение – прозрачный, словноотлитый из стекла, и освещенный изнутри мерцающими радужными сполохами.Отблески приплясывали на волнах. Алый, удивительно чистый и ясный светПереходил в синий, лимонно-жел-тый – в оранжевый, фиолетовое, сиреневое,зеленое, лиловое пламя трепетало, пробегая по прозрачным реям и вантам,буйствовало беззвучной фантасмагорией на хрустальных полотнищах выгнутыхпарусов – рассветный сон, прекрасный призрак, игрушка со стола волшебника… Исилуэт девушки на корме. Она не смотрела на покинутый берег.

Савин рванулся вперед, вслед, забрел по колена в воду и непочувствовал ее холода. Все, чего не было и никогда уже не будет, уплывало сэтим волшебным кораблем – целая жизнь, любовь и нежность. И не было за туманомдругого берега, был только один, этот, посеребренный прохладным и равнодушнымлунным светом.

Корабль вошел в туман, растворился в нем, погасломногоцветное сияние, и туман неспешно поплыл к берегу. Савин не шевелился.Волны шлепали его по коленям, словно выпроваживая на землю. «Ну почему такдолжно было случиться? – горько подумал он. – Почему мы не решаемсяговорить то, что думаем, и верить тому, что слышим?»

Полицейская машина подъехала вплотную к воде, полоснула поней снопом света, показавшимся удивительно белым после красок корабля. Савинане грубо, но непреклонно вытащили на берег и Заставили влезть в фургончик. Тамна двух металлических лавочках лицом друг к другу сидели люди в штатском. Междуними на полу лежало накрытое брезентом длинное тело.

Савина знобило.

Фургончик петлял, повторяя загогулины обвивавшей холмыдороги, подпрыгивая на камнях, и полицейские придерживали каблуками тело подбрезентом, чтобы оно не ерзало по полу. Лесли сидел рядом с водителем, у негобыло напряженное лицо всадника, сосредоточенно несущегося к цели, которой,впрочем, могло и не оказаться там, впереди…

Они сидели у заваленного прошлогодними журналами столика вмаленькой’ стерильно-безличной приемной и опустошали второй по счету кофейник.Из-за двери слышалось постукивание, лязг.

– Ты не сомневайся, – сказал Савину Лесли. –Доктор Данвуди – это такой мастер, каждую молекулу отпрепарирует, не толькоклетку…

– Да, – сказал Савин, чтобы только не молчать.

– И очень интересный человек, – продолжал Лесли супорством, в котором слышалось что-то жалкое. – Сильный клиницист.Отказался от весьма высокого поста в Министерстве здравоохранения.

Они помолчали.

Потом Савин повторил:

– Да.

Перед глазами Савина упрямо стоял все тот же корабль изеленая строчка трассеров.

Бесшумно отворилась узкая белая дверь, в приемную шагнулдоктор Данвуди, снявший уже халат и перчатки, – грузный громадный блондинс оплывшим лицом, таким замкнутым сейчас, что оно казалось добродушным. Онудивительно тихими для своего веса шагами подошел к столу, сел и шепотомрявкнул в пространство:

– Сигарету!

Его толстые пальцы дрожали на белоснежной крышке стола.Лесли торопливо, расплескивая, налил ему кофе, Савин подал пачку «Модекс».Доктор шумно опорожнил чашку, губами вытянул из пачки сигарету и, необорачиваясь, захлопнул каблуком приоткрытую дверь операционной – тудапопытался было заглянуть Лесли.

– Огоньку, – сказал он сварливым басом. –Спасибо. Что ж, ребята, не сержусь за то, что подняли среди ночи, – работувы подсунули насквозь интересную. Многие биологи продали бы душу дьяволу, чтобытолько оказаться на моем месте. Лесли, за каким чертом вам понадобилось сбиватьлетающую тарелочку? Что она вам такого сделала? Бедняжка пилот…

Савин смотрел на сержанта. Он видел однажды такое лицо – вАмазонии, на Укаями, когда миньокао, химерическим созданием взмывший извонючего болота, схватил Паки-то, вздернул в воздух, и автоматные очередибесцельно распороли гнилую зеленую трясину – динозавр молниеносно исчез сосвоей жертвой, а они оцепенело застыли в хлипкой лодочке, качавшейся навзбаламученной жиже… Он думал, что никогда больше не доведется увидеть такихлиц.

– Да, – сказал доктор Данвуди, уграбистой ладоньюпридавив плечо Лесли. – Сидеть! Без истерик – некогда… Вот именно, Роб. Ктой твари, что изглодала Мак-Тига, ваш зверь не имеет никакого отношения. Да икакой это, к дьяволу, зверь… Совершенный мозг и речевой аппарат. Вы ухлопалиразумное существо, ребята. – Он упер в столешницу внушительные кулаки,губы свело в грустной усмешке. – Когда мы только похороним эту ублюдочнуюпривычку – палить по непонятному… Не пытайся пригвоздить к креслу свою душу,Роб. Виноват в итоге не сержант уголовной полиции Робин Лесли как конкретнаяличность, а старые предрассудки, болтавшиеся в мозгу бог знает с каких времен…