Княгиня затронула очень важный вопрос. Даже если Распутин и Александра не давали Николаю подобных советов, все были уверены в обратном, и правда никого не интересовала. Министр внутренних дел Щербатов говорил о том же на тайном совещании совета министров 4 августа. Он говорил, что революционеры и антиправительственные агитаторы не упустят возможности для раздувания скандала7. В действительности же Николай давно собирался принять командование на себя. 1 августа 1914 года он писал в дневнике: «После завтрака вызвал Николашу и объявил ему о его назначении Верховным главнокомандующим впредь до моего приезда в армию»8. Два года спустя, когда прошел год с момента принятия командования, Николай писал Александре, что решение заменить Николашу пришло ему, когда он стоял перед большим образом Христа в Федоровском соборе в Царском Селе: «Я так хорошо помню, что, когда я стоял против большого образа Спасителя, наверху в большой церкви, какой-то внутренний голос, казалось, убеждал меня прийти к определенному решению и немедленно написать о моем решении Ник., независимо от того, что мне говорил наш Друг»9.

Семья Романовых была против этого решения. Великий князь Дмитрий отправился в Царское Село, чтобы попытаться отговорить Николая. Разговор был долгим и трудным, но Дмитрию показалось, что ему удалось добиться успеха. Оба были тронуты этой беседой, обнялись при расставании и были почти в слезах. Но через два дня потрясенный Дмитрий прочел в газетах, что Николай принял решение, не удосужившись сообщить об этом ему. Великая княгиня Мария Павловна, сестра Дмитрия, вспоминала, что к тому времени пытаться образумить Николая и Александру было равносильно «попытке спорить с тенями». А сам император становился «более, чем когда-либо, психологической загадкой»10. Вдовствующая императрица умоляла сына не принимать этого решения. Когда она сказала ему, что все считают этот шаг делом рук Распутина, император покраснел: мать была потрясена его опасной наивностью. Два часа она умоляла Николая, но он отказался, сказав, что «его долг – спасти Россию»11. Правительство тоже пыталось действовать. На заседании совета министров 29 августа обер-прокурор Самарин сказал, что их «священный долг» – уговорить императора отказаться от этого «губительного решения». Самарин был твердо уверен, что решающую роль в этой ситуации сыграли некие «тайные влияния» (Распутина). Если министры не согласятся действовать, он готов лично обсудить этот вопрос с императором. Самарин сообщил министрам, что император дал ему слово, что до принятия бразд правления он положит конец влиянию Распутина, но теперь ему ясно, что все не так. Он хотел в последний раз говорить с императором, и если ничего не удастся, то подать в отставку. «Я готов до последней капли крови, – заявил он, – служить своему законному царю, но не…»12. Премьер-министр Горемыкин возразил, сказав, что решение было принято лично царем и основывалось на его внутренних убеждениях. Николай лично говорил ему, что никогда не простит себе то, что он не возглавил армию во время Русско-японской войны. И теперь он не хотел повторить ту же ошибку. Но Самарин не согласился: «Нет, это не личное дело. Этот вопрос касается всей России и монархии»13. Восемь министров подписали коллективное письмо с выражением своей обеспокоенности, но царь остался тверд. Те, кто отправился лично беседовать с царем, например министр иностранных дел Сазонов, понимали, что, решившись на такой шаг, они положили конец своей карьере14.

Агент Александр Гельфанд (он же Парвус), социалист русско-немецкого происхождения и союзник Ленина, в то время сотрудничал с германским правительством по развалу русской монархии. Германской разведке он сообщал, что решение Николая было воспринято офицерами и солдатами «с насмешками и презрением», и все надежды на победу теперь потеряны. Он добавлял, что императрица сказала личному доктору: «Царю было видение Богоматери с крестом в одной руке и мечом в другой. И это внушило ему твердую уверенность в своей победе»15.

Великого князя Николая Николаевича освободили от обязанностей Верховного главнокомандующего и назначили главнокомандующим на Кавказском фронте и наместником на Кавказе. Ставку покинул не только он. За ним вскоре последовал князь Владимир Николаевич Орлов, начальник военно-походной канцелярии. Орлов и Николай были очень близки, их дружба продолжалась десятилетиями. Орлов был одним из первых в Петербурге, у кого появился автомобиль, и Николай обожал кататься с ним по городу. Но в последнее время Орлов большую часть вечеров проводил в вагоне Николаши. Он по-прежнему катался в автомобиле, но теперь с Николашей. Они ездили по ночам вдвоем, чтобы их разговоров никто не слышал. Подозрительные их действия привлекли внимание многих, в том числе генерала Воейкова. Среди офицеров Ставки пошли слухи, что зреет заговор с целью отправки императрицы Александры в монастырь. Орлов говорил даже, что хотел бы иметь доказательства того, что Распутин спит с императрицей, но с сожалением признавался, что ничего подобного у него нет. Николаша возлагал всю вину за тяжелое положение России на Александру. Он заявлял, что «она ведет нас всех к гибели». Жена Николаши, Анастасия, говорила в Ставке то же самое16. «Толстый Орлов», как называла князя Александра, был еще более несдержан в высказываниях. Со временем вся свита императора и его личные слуги уже знала, что императрицу ожидает изгнание. Спиридович вспоминал, что слухи эти дошли даже до детей. Императорский хирург Федоров как-то раз увидел во дворце рыдающую великую княгиню Марию. Он спросил, что случилось, и девочка со слезами ответила, что «дядя Николаша» хочет отправить маму в монастырь. Врач мог лишь заверить ее в том, что это все пустые разговоры17.

5 сентября вдовствующая императрица узнала о переводе Орлова. Это известие повергло ее в печаль. В дневнике она записала: «Это какое-то сумасшествие: удалить такого верного и преданного из друзей, как он. Невероятно. Так мало друзей, и тех выкидывают»18. Двумя днями позже княгиня Екатерина Святополк-Мирская записала в дневнике: «Орлов переведен, и это, скорее всего, дело рук Ани и Воейкова, на их душах много грехов. Орлов – единственный, кто говорил и[мператору] правду, он – преданный человек»19. Имя Распутина не раз всплывало в связи с ситуацией. Агенты охранки в Казани сообщали о ходящих в городе слухах о том, что Орлов был переведен, потому что он был единственным при дворе, кто отказался целовать Распутину руку20.

В 1914 году Распутин умолял Николая не вступать в войну, но, когда решение было принято, безоговорочно поддержал его. Так и теперь, когда стало ясно, что Николая не переубедить, Распутин полностью принял его решение. Возможно, именно об этом они говорили вечером 17 августа, когда Распутин благословил царя иконой. Уезжая в Покровское, Распутин посылал Николаю телеграммы, восхваляя его силу и решимость. 30 августа он писал: «Никола Чудотворец благословит твердыню престола, дом твой нерушим, решение и твердость духа и вера в Бога – победа твоя». Через несколько дней он послал новую телеграмму, в которой сравнивал Николая с царем-воином Давидом и заверял царя в том, что икона святого Николая, подаренная Распутиным, вселит в царя «геройство и смелость», необходимые для «чуда»21.