Александра вторила Распутину. 4 сентября она писала Николаю в Ставку:

Распутин и Прасковья с дочерями вернулись в Петроград в конце августа, чтобы проводить Дмитрия в армию. Вечером 10 сентября они собрались у Вырубовой. Приехали Александра и ее дочь Ольга. Ольга писала отцу, что жена Распутина ей понравилась, «с ней так легко и мило»23. Вечером Александра писала Николаю, чтобы передать «любовь» Прасковьи и сообщить, что она молится архангелу Михаилу за его благополучие. Прасковья сказала императрице, что муж ее «не мог успокоиться и страшно волновался», пока Николай не уехал в Ставку24. Вернувшись в Покровское, Распутин через несколько дней написал Николаю о своих чувствах из-за призыва Дмитрия: «Сейчас проводил и благословил сына хлебом-солью по-христиански на защиту всего и вся. Слезы текут, в душе радость, сияние. Бог мира помазует елеем в нить жизни России»25.

Важно, когда была отправлена эта телеграмма: 22 сентября. В тот же день агенты сообщали из Покровского, что Распутин страшно поссорился со своим отцом в доме Николая Распутина, двоюродного брата Григория. Провожать Дмитрия собралась вся семья, и тут пришел Ефим, который поносил своего сына последними словами. Все почувствовали, что Ефим Григория ни в грош не ставит. Он орал, что Григорий «только и может, что Дуню [Печеркину] за мягкое место лапать». Распутин накинулся на отца. Оба они были пьяны, завязалась драка. Когда их растащили, у Ефима заплыл кровью глаз, а Распутин повредил ногу и потом несколько дней хромал26. После этой ссоры отношения между отцом и сыном окончательно испортились. В следующем году Ефим умер, и Распутин даже не вернулся в Покровское на похороны27.

Если события 9 сентября действительно были такими, какими их описывают, то понять поведение Распутина можно, только зная контекст. Хотя Распутин старался держать себя в руках, его очень печалил и беспокоил призыв сына. Дмитрий уходил в армию, и Распутин не знал, увидит ли его снова. Стресс этого дня дал о себе знать – отсюда и пьянство, и эмоциональный выплеск, и вспышка насилия. Что бы ни стояло за этой безобразной сценой, нельзя отрицать, что Распутин был очень несдержан.

Распутина беспокоила не только разлука с сыном. Когда стало известно, что царь принял на себя командование армией, пресса вновь ополчилась на Распутина, и это его очень беспокоило. Он чувствовал себя загнанным, словно зверь. Через несколько дней он говорил своим телохранителям из охранки, что у него «душа страдает» от этих грязных историй. Все это неправильно и плохо для страны. Он даже говорил, что ему нужно судиться28. В письме к Николаю Александра высказала свое отвращение: «А газеты все критикуют – черт бы их побрал!» Страх был очень силен, и Александра даже писала Николаю, что Прасковья «так опасается за жизнь Гр.»29.

Николай начал действовать. 16 сентября граф Фредерикс написал из Ставки генералу Александру Морозову в Москву, чтобы тот предпринял все меры к прекращению появления статей против Распутина в прессе. Дело было настолько серьезным, что 5 сентября в Ставку приехал министр внутренних дел Щербатов. В разговоре с императором было решено следить за каждой статьей о Распутине. При появлении негативной информации публикацию следовало приостанавливать и давить на редакторов с тем, чтобы впредь подобных статей не появлялось. Стратегия сработала в Петрограде, но положение в Москве было иным. Здесь антираспутинские настроения были настолько сильны, что власти опасались, что будет невозможно остановить серьезную кампанию в прессе30.

Цензоры и сами не знали, как действовать. В октябре чиновник военной цензуры писал своему начальнику Дмитрию Струкову о только что полученной рукописи «Правда о старце-крестьянине из Тобольска Григории Ефимовиче Распутине». Цензоры недоумевали, что делать: ведь текст был направлен в защиту Распутина, но делалось это так, что читатель понимал: Распутин пользуется огромной властью, хотя и использует ее не в свою пользу, а ради крестьянства. Цензоров беспокоило, что любое упоминание о Распутине и его власти может привести к новым преследованиям. Более того, цензоры вообще не понимали, какова официальная политика. Отмечая, что им было получено «указание о недопущении в печать никаких подробностей или статей о Г. Е. Распутине», чиновник спрашивал, распространяется ли оно на рукописи или только на газетные статьи 31.

Военные цензоры следили и за иностранной прессой тоже. Все статьи с упоминаниями о Распутине вырезались, переводились и подшивались. Вырезки эти показывают, насколько неточна была информация о Распутине. Типичным примером может служить статья «Распутин, один из царских советников» из английского журнала «Summer Reading». В ней утверждалось, что Распутин был монахом монастыря Святого Иннокентия в Иркутске, а затем стал придворным священником и личным духовником царя32. Цензоры просматривали сотни европейских газет и журналов, выискивая любое упоминание о Распутине, и из-за этого в России начали говорить, что власть Распутина настолько возросла, что даже во Франции и Англии запрещено писать о нем33.

В России власти изо всех сил боролись с тем общественным кошмаром, который творился вокруг Распутина. В октябре царь был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени. Николай был искренне тронут наградой, но чиновники не знали, как сообщить об этом народу. Имена «Георгий» и «Григорий» были настолько близки, что давали возможность для каламбуров. Поэтому в столице было принято решение не позволять показывать кинохронику награждения царя орденом, чтобы зрители не стали говорить: «Царь с Георгием, а царица с Григорием!»34.

Матрена так писала об отношениях отца с Николаем и Александрой:

«Отец любил царскую семью и был предан ей. Он всегда хорошо и задушевно отзывался о них. Но он ставил государю в недостаток его доброту и говорил про государя, что он «больно добр и прост». Про государыню отец говорил, что она «много тверже государя». Он нисколько не менял своего обращения с государем и с государыней в сравнении с другими людьми. Он называл и государя, и государыню на «ты», как и всех вообще людей: слова «вы» он совсем не знал. Горячий от природы, отец позволял себе иногда и кричать на государя, а в горячности иногда даже топал на него ногами. Был один случай, когда отец, накричав на государя, ушел, не простившись с ним. Все эти его ссоры с ними происходили из-за того, что государь не всегда слушал советов отца. […] Отец упорно говорил государю, что он должен быть как можно ближе к народу, что царь – отец народа, что народ должен его видеть как можно чаще, должен любить царя как отца, а между тем государь держит себя так, что его народ не видит и лишь боится его имени; что если бы народ его видел и знал, что он бы его не боялся, а любил. Государь говорил отцу, что если будет жить так, как хочет мой отец, то его убьют мужики. Отец говорил государю, что мужики никогда не убьют царя, а убьет его интеллигент»1.