– А вот…

– А сами вы в раю обитали, прежде чем в Медное море отправиться?

– Нет.

– Так я и думала. Послушайте, – прошептала она, – я по глупости считала, что живу в обществе, где положение человека определяется его умом и приверженностью власть имущим. Принеся клятву верности, я решила, что клятва эта обоюдна и взаимна. Увы, избежать последствий этой глупости мне удалось лишь ценой многочисленных смертей. Или, по-вашему, я должна довериться лживым обещаниям, из-за которых едва не попрощалась с жизнью, и рассчитывать на светлое будущее для моих детей? По чьим законам мне следует жить, Оррин? Какого короля, герцога или императора лучше признать своим великодушным властелином? Кто из этих владык лучше меня рассудит, чего стоит моя жизнь? Ну, не смущайтесь, говорите. А еще лучше – напишите мне рекомендательное письмо.

– Замира, прошу вас, не выставляйте меня защитником всего того, к чему я сам всю жизнь относился с безмерным презрением. По-вашему, я – законопослушный обыватель?

– Нет, конечно же.

– Я расспрашиваю вас не из пустого любопытства и благодарен за вашу откровенность. Скажите, а вот Вольная армада, вся эта так называемая Война за независимость… Если вам так ненавистны законы, налоги и прочие ограничения, налагаемые властью, к чему было за них бороться?

Замира вздохнула, сняла четырехуголку и взъерошила и без того растрепанные ветром волосы.

– Ах, наша недостижимая светлая цель! Наш бесценный вклад в славную историю Тал-Веррара…

– Ради чего вы это затеяли?

– По недомыслию. Мы надеялись, что… О, капитан Бонаэра умела убеждать. У нас был вождь, были великие стремления: шахты на островах заложить, в лесах ценную древесину и смолы добывать, грабить торговые суда до тех пор, пока все государства с выходом к Медному морю не начнут умолять нас о перемирии, – и вот тогда мы бы заставили их принять выгодные для нас торговые соглашения. Мы мечтали о том счастливом времени, когда в Монтьер и Порт-Транжир, освобожденные от тяжкого бремени налогов, стекутся толпы торговцев и начнется эпоха всеобщего благоденствия.

– Весьма благородные замыслы.

– Дурацкие замыслы, если честно. Я тогда только избавилась от одной лживой клятвы и тут же опрометчиво связала себя другой. Бонаэра утверждала, что у Страгоса не хватит сил дать нам серьезный отпор, и мы ей поверили.

– Ах вот в чем дело…

– Веррарский флот настиг нас в открытом море. Сражение было чудовищным, а наш разгром – стремительным. На кораблях Страгоса были не только моряки, но и целая армия солдат, так что в ближнем бою наше поражение было неизбежно. Силы архонта захватили «Василиск» и в плен больше никого не брали, просто вырезали всех подряд, корабль за кораблем. А лучники уничтожали тех, кто пытался спастись вплавь, – ну, до тех пор, пока морские дьяволы не появились. Мне чудом удалось вывести «Ядовитую орхидею» из этой бойни, и мы поплелись в Порт-Транжир. Тем временем веррарцы сожгли Монтьер дотла, никого не пощадили… В то утро пятьсот человек погибло. В общем, торжествующий архонт увел свою эскадру в Тал-Веррар, где устроили грандиозные празднества – победные речи, вино рекой, блуд и пляски до упаду, как же без этого.

– Знаете, захватчики любого города, вот, к примеру, Тал-Веррара, – заметил Локк, – могут либо уничтожить его достаток, либо растоптать его гордость – и им это сойдет с рук. Но попытка уничтожить и то и другое заранее обречена на провал.

– Вы правы, – вздохнула Замира. – Может быть, Страгос и был ничтожеством, однако наши действия привели к тому, что веррарцы его поддержали и он в мгновение ока, как в сказке, превратился в злобного кровожадного демона. – Она прижала четырехуголку к груди и оперлась локтями о поручень. – А мы стали изгоями. Все наши мечты о расцвете и благоденствии архипелага Призрачных ветров рассыпались в прах. Теперь наш дом – вот этот корабль, и в Порт-Транжир мы заходим, только чтобы разгрузить набитые доверху трюмы, иначе моря бороздить тяжело. Надеюсь, вы меня поняли, Оррин. Мне не о чем жалеть – я живу как хочу, иду куда хочу, ни перед кем не отчитываюсь, границ не охраняю. Какой владыка на суше обладает свободой и властью капитана? Медное море – наш единственный благодетель. Когда надо спешить, оно дает нам попутный ветер, когда возникает нужда в золоте – посылает навстречу галеоны…

«Ворам благоденствие, – подумал Локк. – Богачам – назидание».

Вот оно, решение! Он стиснул поручень, изо всех сил сдерживая невольную дрожь.

– Только глупцы согласны отдать жизнь за дурацкие границы на картах, нарисованные невесть кем и неведомо когда, – продолжила Замира. – Попробуй кто мой корабль в воображаемых границах удержать, подниму все паруса и с легкостью ускользну.

– Разумеется, – кивнул Локк. – Однако же я вынужден вас разочаровать. Видите ли, Замира, в последнее время все это несколько изменилось.

6

– Жером, а ты в самом деле с бочонками беседы вел?

В одном из ящиков, вскрытых в честь Хмельной вахты, обнаружился черный гранатовый бренди, и Жан с Эзри утащили бутылку в свой укромный уголок у поручня.

– Ага. – Жан отхлебнул бренди, жгуче-сладкого и темного, как сгусток ночи. – Видишь ли, бочонки не поднимают тебя на смех, не издеваются и вообще не мешают сосредоточиться.

– Как это?

– Ну, они же безгрудые…

– Ах вот в чем дело. И что же ты этим бочонкам говорил?

– Нет, об этом я пока рассказывать стесняюсь – я еще слишком трезв.

– Тогда представь, что я – бочонок.

– Так ведь бочонки безгру…

– Да-да, это я уже слышала. Не трусь, Валора!

– Значит, я должен представить, что ты бочонок, чтобы рассказать, о чем я говорил бочонку, когда представлял на его месте тебя?

– Совершенно верно.

– Что ж… – Жан жадно отхлебнул вина. – О бочонок, таких чудесных обручей, как на тебе, не сыскать ни на одной бочке в мире! О эти восхитительные обручи, ладные и тугие, будто…

– Жером!

– А твои клепки! – Тут он снова обратился за смелостью к бутылке и чуть погодя продолжил: – Ах, твои клепки не знают себе равных – гладкоструганые, плотно сбитые, с соблазнительными округлостями. Воистину на целом свете нет бочонка прекраснее тебя, о дивное, дивное создание! А твоя затычка…

– Гм. Значит, не желаешь признаваться, о чем с бочонком говорил?

– Нет. Моя трусость придает мне храбрости.

– «О, что за странное существо – мужчина! Обычный разговор превращает его в тварь дрожащую, – продекламировала Эзри. – Он не страшится гнева богов, блистает доблестью в сражениях, однако малейший упрек из уст юной девы повергает его в смятение, а смех ее пронзает грудь, подобно леденящей стали клинка, поражая в самое сердце; горячая кровь, бурлящая в жилах, мгновенно обращается в скисшее молоко, и смелость исчезает, будто и не было ее никогда…»