При виде Джемаймы меня охватывало странное чувство дежавю. Я моргнула, пытаясь разобраться, откуда умиротворяющее ощущение тепла, покоя и близости. И сперва подумала, что это воспоминания о том, как сама нянчила дитя, но потом вдруг поняла, что воспринимаю себя не как мать, а как младенца. Мне вспомнилось, как это было, когда я грелась в крепких объятиях, сытая и преисполненная любви.

Я закрыла глаза и надежнее оперлась на каминную полку, чувствуя, как вертится вокруг мир.

– Бичем… Да ты совсем пьяная.

Если так, то не я одна. Радуясь скорому возвращению домой, милиционеры охотно поглощали горячительное. Праздник уже подходил к концу, и мужчины разбредались по холодным сараям или – кому повезло – кутались в одеяла возле огня.

Открыв глаза, я увидела, как широко, едва ли не ломая челюсть, зевает Джейми. Он встал, стряхивая оцепенение от выпивки и сытной еды, потянулся и нашел меня взглядом. Джейми устал не меньше моего, но, судя по всему, голова у него не кружилась.

– Пойду проверю лошадей, – сказал он, вконец охрипнув от простуды и болтовни. – Прогуляемся под луной, а, саксоночка?

* * *

Снег уже перестал, и сквозь прозрачные облака лился лунный свет. После вьюги ветер был особенно холодным и быстро выдул пьяный дурман из головы.

С детским восторгом я шла по нетронутому снегу и потому ступала осторожно, постоянно оглядываясь, чтобы полюбоваться цепочкой следов. Она выходила кривоватой, но, к счастью, никому не было дела до того, насколько я пьяна.

– Можешь прочитать алфавит задом наперед? – спросила я у Джейми.

– Наверное. А какой? Английский, греческий или иврит?

– Неважно. – Я взяла его за руку. – Если помнишь все три, значит, в отличие от меня, не пьян.

Он фыркнул и закашлялся.

– Саксоночка, ты же никогда не напивалась! По крайней мере, не тремя чашками сидра.

– Наверное, это из-за усталости, – сонно ответила я. – Того гляди голова улетит, как воздушный шарик. А откуда ты знаешь, сколько я выпила? Считал?

Он снова рассмеялся.

– Люблю за тобой наблюдать, саксоночка. Особенно на людях. У тебя так сверкают зубы, когда ты смеешься.

– Льстец, – отозвалась я, радуясь про себя комплименту. Я ведь несколько дней не умывалась, не говоря уж о том, чтобы принять ванну или сменить одежду; наверное, только зубами и можно было любоваться. Впрочем, на душе стало теплее.

Под ногами похрустывал снег. Джейми дышал хоть и тяжело, но уже без страшных хрипов в груди, и кожа у него была прохладной.

– К утру погода разойдется, – сказал он, глядя на туманную луну. – Видишь кольцо?

Его трудно было не заметить – мерцающий ореол на полнеба. Сквозь облака проглядывали звезды, через час-другой они засияют совсем ярко.

– Да. И мы поедем домой?

– Ага. Правда, будет слякотно. Ветер меняется. Утром все начнет таять.

Зато пока что я мерзла. Конюшня, укрытая ветками сосны и тсуги, походила на пушистый холмик, засыпанный снегом. Кое-где он стаял, и с темных островков вились тонкие струйки лошадиного дыхания.

– Мортону должно быть уютно, если он еще там, – заметила я.

– Не знаю. Я отправил к нему Фергуса сообщить о приказе губернатора.

– Ну, будь я на месте Исайи Мортона, вряд ли рискнула бы ехать в такую пургу, – скептически отозвалась я.

– Еще как рискнула бы, знай, что в Браунсвилле каждый жаждет тебя пристрелить, – ответил Джейми, впрочем, все равно подошел ближе и негромко окликнул: – Исайя!

Тишина. Взяв меня за руку, Джейми повернул к дому. Здесь снег уже утоптали милиционеры, расходившиеся на ночь. Роджер больше не пел, хотя в доме по-прежнему слышались голоса – не все спешили на боковую.

Не желая возвращаться в душную шумную комнату, мы по молчаливому согласию обошли дом и сарай, чтобы чуть дольше насладиться снежной тишиной и нашей близостью. Я заметила, что дверь кладовой приоткрыта, и указала на нее Джейми.

Заглянув, он убедился, что все в порядке, но вместо того, чтобы задвинуть щеколду, схватил меня за руку и втащил внутрь.

– Хочу кое о чем тебя спросить, саксоночка.

Дверь он оставил открытой, и лунный свет лился в проем, выхватывая из темноты висящие окорока, бочки и мешки.

Внутри было холодно, однако ветер не дул, так что я сняла с головы капюшон.

– О чем же?

Прогулка здорово взбодрила, и хотя я знала, что усну сразу же, как только лягу, сейчас я испытывала лишь чувство легкости, свойственное исполненному долгу. Вчера был ужасный день и тяжелая ночь, а сегодняшний день казался еще длиннее, но все уже закончилось, и мы свободны.

– Ты хочешь ее, саксоночка? – тихо спросил Джейми.

– Кого?! – удивилась я.

– Ребенка. Кого ж еще? – насмешливо хмыкнул он.

– Ты имеешь в виду… хочу ли я ее забрать? – осторожно уточнила я. – Удочерить?

Эта мысль мне в голову не приходила, хотя, возможно, исподволь жила в подсознании, потому что я ничуть не удивилась.

С самого утра грудь ныла, точно переполнившись молоком; на сосках до сих пор чувствовались жадные детские губы. Сама я не смогу кормить ребенка – но мне помогут Брианна или Марсали. В крайнем случае, есть козье и коровье молоко.

Я внезапно поняла, что обхватила грудь ладонью, и сразу же убрала руку, но Джейми заметил этот жест и обнял меня. Я положила голову ему на плечо, чувствуя под щекой грубую ткань охотничьей рубахи.

– А ты хочешь? – спросила я, не зная, что именно надеюсь услышать в ответ.

Джейми чуть заметно пожал плечами.

– У нас большой дом, саксоночка. Места хватит всем.

– Хмм, – только и сказала я.

Этим неопределенным ответом Джейми дал понять, что примет любое мое решение. Фергуса, например, он подобрал в парижском борделе, где тот промышлял воровством. Если мы возьмем и этого ребенка, он будет относиться к ней как к дочери. Полюбит ли?.. Никто не знает… как и то, полюблю ли девочку я.

Джейми понял мои сомнения.

– Я видел, как ты везла ее на лошади. Ты всегда обо всех заботишься, но этим утром… с выпуклостью под плащом ты выглядела совсем как в те дни, когда носила Фейт.

У меня перехватило дыхание: чтобы Джейми вот так просто, почти невзначай, произнес имя нашей первой дочери?! Мы редко о ней говорили, она умерла слишком давно. И все же та рана никогда не заживет в наших сердцах…

Безымянная сирота, крохотная и хрупкая, с такой же полупрозрачной кожицей и синими прожилками вен напомнила мне о Фейт. Однако эта девочка – не мое дитя…

Готовы ли мы взвалить на себя эту ответственность?

– Думаешь, нам стоит ее забрать? Я о том… что с ней будет, если мы не согласимся?