она, и все ее существо преисполнилось счастья и облегчения. Слушая, как Дэниел бьет веслами по воде, направляя лодочку к ней, она почувствовала, что наконец-то добралась до спасительной гавани.

Следующий день пришел свеж и ясен. Ночью лил сильный дождь, но к утру, хотя ветер по-прежнему был порывистым, солнце прорвалось сквозь бегущие облака и ярко осветило все озеро. Для Грейси, сидевшей на палубе плавучего домика с сыном, мир предстал в каком-то неведомом новом обличье.

Они были одни. После завтрака Дэниел поспешил в Ливенфорд.

И теперь, укрывшись за высокими фальшбортами, за которыми видны были пенистые волны озера, Грейси с Робертом играли в шашки.

Новое чувство наполняло Грейси, когда она вглядывалась в сосредоточенное личико сына, в темные глаза, опущенные к доске, в длинные ресницы, бросавшие тени на бледные впалые щеки, на губы, поджатые в ожидании следующего хода, и была в этом чувстве томления, смешанного с угрызениями совести, такая сила, что, казалось, сердце ее разорвется. Зачем она, если бы не Дэниел и вмешательство всепрощающих небес, едва не отбросила самое драгоценное, что только способна дать жизнь?

Все, чего она страшилась, даже отдаленно не сбылось. Встреча с ребенком состоялась просто, без единой из тех мучительных неловкостей, какие, как она боялась, могли бы возникнуть и посрамить ее.

Сын принял ее без энтузиазма и нежности, но все же без единого слова упрека. В безукоризненном молчании выслушал он ее сбивчивые объяснения, натужную историю ее затянувшегося пребывания в Индии, выслушал с тихим ощущением понимания всего: никаких камней за пазухой против нее, простое предоставление будущему решать все проблемы.

И как быстро, радостно подумала она, как быстро они свыкались друг с другом. Зов крови нельзя отрицать. Стоическая сдержанность Роберта уже начала рушиться. Бросая настороженные, неохотные, полускрытые взгляды, сын сближался с ней, а один раз она каким-то удачно найденным словом даже вызвала у него робкую, одобрительную улыбку.

С увлажненными глазами давала она самой себе клятву ухаживать за своим забытым маленьким мальчиком с самой нежной, самой непреходящей заботой. Будто вспышка молнии высветила для нее, какую легкомысленную, какую самовлюбленную жизнь она вела, поняла она и то, как — в будущем — могла бы обрести счастье, всю себя посвятив этому ребенку.

Будущее открывалось как чистые, свежие страницы книги, в которую будут занесены свидетельства ее свершений. С помощью Дэниела она подыщет достойную работу, будет усердно, искренне стараться, работать изо всех сил, чтобы создать хороший и достойный дом.

Время неслось стремительно, и она с радостью убедилась, как безоснователен был ее страх, будто ее общество напугает Роберта или наскучит ему. Когда пришел вечер, трудно было уговорить мальчика спуститься вниз. Но в конце концов тьма согнала их с палубы, и на камбузе Роберт помог ей готовить ужин: жареная ветчина и яичница.

Часто с наступлением вечера на Грейси нападала какая-то вялая грусть, но теперь она была весела, веселее, чем в течение многих месяцев прежде, и ее веселость была до того заразительной, что снимала даже тяжесть, какую навалила на Роберта его безрадостная жизнь. Он смеялся и болтал, не остерегаясь, не задумываясь, увлеченный приливным течением счастья, которое несло их обоих.

Когда сын забрался на свою койку — она благоразумно не поддалась возникшему было желанию помочь, — она надумала спеть ему. И, слушая старинную шотландскую колыбельную, он уснул.

Когда была вымыта посуда, Грейси, решив, что движения в узкой каюте могут разбудить Роберта, вышла на палубу. Ветер, похоже, стих, и, памятуя о новых своих обязанностях повара и поставщика провизии, она решила наведаться на ферму Росса за свежими яйцами, маслом и молоком. Это заняло бы у нее чуть больше десяти минут. Ферма была удобно расположена в какой-то полумиле в лесу, и аптекарь Хэй бо́льшую часть провизии покупал у ее добродушного владельца.

Грейси тихонько отвязала лодочку от кормы плавучего дома и одолела несколько ярдов до берега. Там вытащила лодку на песок и пошла по лугу к лесу.

Было темно, ветреннее, чем ей казалось, и сосны тяжело вздыхали, когда она шла по лесу. Вскоре, впрочем, она уже была на ферме, купила что нужно, поболтала немного с женой фермера и быстро отправилась в обратный путь.

Неожиданно в конце леса, переходя заброшенную сельскую дорогу, которая вилась вдоль берега озера, она заметила фары медленно приближающейся машины.

Поначалу она приняла ее за фермерский фургон, устало возвращавшийся к себе в одинокое стойло, потом поняла, что это автомобиль, и непроизвольно отпрянула назад, давая ему проехать.

Однако, когда желтый луч фар скользнул по ее неподвижной фигуре, ее пронзила мысль, которая отдалась холодной дрожью в груди. Подгоняемая этой внезапной и инстинктивной догадкой, хотя машина замедлила ход и остановилась, Грейси поспешила перейти дорогу и быстро направилась к песчаному берегу.

Но ее увидели. Кто-то сзади окликнул ее. Этот оклик больше всего усилил ее страх, заставил с дико бьющимся сердцем пуститься бегом по лугу. С грузом, на незнакомой тропке она спотыкалась о поросшие травой бугорки, оступалась в ямки. Дважды падала на колени.

Теперь она боялась, до ужаса боялась, и шаги кого-то позади усиливали ее страх. Кто-то был совсем близко. Ноги ее проваливались в зыбкий песок пляжа. Мешая дыхание с рыданиями, она резко развернулась, тело ее напряглось, на мучительное мгновение ей показалось, что она вот-вот рухнет в обморок. Попыталась крикнуть, но ни звука не вырвалось из пересохшего горла. Да, она так и знала. Мужчиной, догнавшим ее, был Хармон.

Она стояла, слишком изможденная, чтобы заговорить, чересчур окаменелая, чтобы двинуться. Близость его во плоти, совершенно неожиданная, которой поддакивали тьма и безлюдье, — выдержать такое было превыше человеческих сил. Он, должно быть, прочел это на ее лице, потому как, все еще тяжело дыша, взял ее за руку.

— Да уж… тряхнуть бы тебя хорошенько… красивый устроила мне танец.

— Я сожалею, Фрэнк, — побледнев, пролепетала она, и это было все, что ей пришло на ум сказать.

— Надеюсь, что это так. — Он уже отдышался, и в его голосе зазвучали взвешенные разумные нотки, какая-то хриплая твердость, еще более зловещая, чем гнев. — Уж не вообразила ли ты в самом деле, что я позволил бы тебе удрать от меня? Я не из тех мужиков, Грейси, с кем можно играть в «горячо-холодно».

Она потупила взгляд, силясь прийти в себя, тогда как мысли устроили безумную гонку в ее исстрадавшемся мозгу. Какой, о, какой же тупой дурой она была, чтобы хоть что-то затеять с Фрэнком, принимать его благосклонность, флиртовать с ним, а главное, недооценить его, поверив, что он