«…С детских лет проявились феноменальные музыкальный слух и память Глазунова, которые в дальнейшем поражали всех окружавших и рождали многочисленные истории, воспринимаемые как полуанекдотические… Вообще Глазунов с детства привык заниматься и развлекаться самостоятельно: в семье он воспитывался отдельно от младших, а общаться с чужими детьми ему долгое время не приходилось. Лишь когда мальчику исполнилось двенадцать лет, его отдали в реальное училище… Другое дело летом. Когда не было гостей, Александр Константинович начинал работу рано утром и заканчивал в 2–3 часа ночи. Если сочинялось хорошо и удавалось сделать все намеченное — спалось крепко. Если “задание” оставалось невыполненным — он засыпал не скоро и сон был беспокойным. Однажды что-то в сочинении не получалось. Так и не справившись с ним, Глазунов лег спать. Решение трудного места пришло во сне. Проснувшись, Глазунов записал его». (Крюков, 1982, с. 9, 11,79)

[1882–1885 гг.] «В эти годы определилась одна из специфических черт творческого процесса Глазунова — способность работать параллельно над несколькими произведениями, выполняя при этом еще и различные оркестровки, переложения, корректуры. Это приводило к тому, что создание произведения требовало длительного времени, большого количества чернового материала, эскизов, вариантов. Иногда переключение с одного замысла на другой принимало даже характер некоторой разбросанности». (Ганина, 1961, с. 42.)

«Зимой или весной 1890 года Чайковский приезжал в Петербург довольно надолго, и с этого времени началось его сближение с беляевским кружком и, главным образом, с Глазуновым, Лядовым и мной. В последующие годы наезды Чайковского становятся довольно частыми. Сидение в ресторанах до 3-х — 4-х часов ночи с Лядовым, Глазуновым и другими обыкновенно заканчивает проведенное вместе время. Чайковский мог много пить вина, сохраняя при этом полную крепость силы и ума; не многие могли за ним угнаться в этом отношении, Глазунов, напротив, был слаб, быстро хмелел, становился неинтересен». (Римский-Корсаков, 1955, с. 176.)

«В главе “Летописи” Римского-Корсакова, относящейся к 1895—97 гг., в автографе имеется большой кусок текста, выпущенный во всех предыдущих изданиях: “Нображничанье или попросту страсть к опьянению достигла (у Глазунова) к этому времени огромных размеров. Не проходило беляевской пятницы, чтоб он и некоторые из членов беляевского общества не напивались и не продолжали кутежа всю ночь в ресторане Палкина, а под утро где-нибудь на вокзале Николаевской жел. дороги, так как все прочие заведения по утру бывали заперты. Бражничанье продолжалось иногда два-три дня кряду, и так почти каждую неделю. Среди всего этого фантазия Сашеньки не ослабевала, а иногда даже обострялась, и он успевал работать много и плодотворно. Интересное, но и ужасное время!.. Становилось страшно за его будущность, так как он надрывал свое прекрасное здоровье, спал много и от бражничанья, и от образовавшейся бессонницы. Но такому состоянию еще долго суждено было продолжаться”». (Там же, с. 274–275.)

«В главе, относящейся к 1905— 06 гг., в автографе имеется следующий кусок текста, выпущенный в предыдущих изданиях: “Вдобавок Глазунов, предаваясь своему пороку — пьянству, часто запускал дело, отменял заседания совета, не являлся на заседания дирекции, не отвечал на письма. Пьянство его за последнее время приняло тяжелый и болезненный характер запоя. Вино не веселило его, он не кутил, а пил один у себя дома, находясь в состоянии невменяемости иногда до двух недель подряд. Он ничего не сочинял. Его чудная 8-я симфония была заброшена. Конечно, порок его тщательно скрывался ото всех, о нем лишь знали я да еще двое-трое друзей”». (Там же, с. 281.)

«В 1911 году он с грустью констатировал, что творчество его “заметно остывает”». (Крюков, 1982, с. 107.)

«Заботы матери на протяжении всей жизни Глазунова были, может быть, даже чрезмерными. Они усыпили в нем потребность создать собственную семью. И теперь, на седьмом десятке лет своей жизни, он остался, в сущности, одиноким…'Здоровье Глазунова в 20-е годы заметно ухудшилось. Он часто болел то воспалением легких, то обострением подагры, ревматизма. В связи с рецидивами воспаления уха изменял и его абсолютнейший слух: композитор начал слышать все на полтона выше, часто его преследовал непрерывный навязчивый высокий звук». (Ганина, 1961, с. 275–276.)

Феноменальный музыкальный слух А.К. Глазунова (впрочем, как и многих других гениальных композиторов) — можно считать генетически детерминированным феноменом, так как учеными открыт ген абсолютного слуха у человека. Таким образом, пример Глазунова в очередной раз свидетельствует в пользу теории врожденного гения. Развившийся впоследствии алкоголизм (в форме запойного пьянства) по вполне понятным причинам оказывал явно отрицательное действие на его общественную деятельность. Негативно отразилась алкогольная зависимость и на музыкальном творчестве композитора.

ГЛИНКА МИХАИЛ ИВАНОВИЧ (1804–1857), русский композитор; родоначальник русской классической музыки. Классик русского романса.

Общая характеристика личности

«Жизнь в душных, жарко натопленных комнатах, где его кутали, редко выпуская на воздух, наложила отпечаток на ребенка, сделавшегося нервным, слабым и золотушным. В раннем детстве Глинки коренится его склонность к болезненности — отчасти действительной, но еще более вызываемой мнительностью». (Финдейзен, 1916, с. 275–276.)

«Недостаток движения и отсутствие разнообразия внешних впечатлений толкнули маленького Глинку в область внутреннего мира, притом гораздо раньше, чем это происходит обычно: он рано стал проявлять заметную нервную впечатлительность и восприимчивость… Все детство свое он провел на руках женщин, окруженный женщинами, и затем в зрелом возрасте женское общество предпочитал всякому другому. Такое преобладание женского влияния отразилось очень решительно на его темпераменте, уже и без того мягком от природы. Мягкость его характера была до того велика, что часто переходила в совершенную слабость, в какую-то беспомощность, житейскую неумелость». (Базунов, 1998, с. 216–217.)

«Блестящие способности и редкая память Глинки помогали ему готовить уроки на лекциях. Один раз просмотрев страницу, он мог повторить ее содержание без запинки. В латинской грамматике Глинка помнил наизусть все подстрочные примечания, хотя прочитывал ее только на лекциях». (Успенский, 1950, с. 63.)

[1829 г.] «Виельгорский101 настойчиво говорил о необходимости учиться у иностранцев и советовал ехать в Италию. Глинка написал о своем решении отцу, но тот ответил отказом: здоровье сына, по мнению Ивана Николаевича, не подходило для дальних странствий, да и расходы на далекое путешествие велики. Отказ отца огорчил Михаила Ивановича. Он заперся у себя, велел

занавесить окна, закрыть двери и никого не впускать. Он потерял аппетит и сон, заболел от огорчения. Известие о болезни Миши обеспокоило Ивана Николаевича. Он вызвал сына в Новоспасское и пригласил знакомого врача, которому доверял. Врач нашел у (линки не меньше десятка самых разнообразных