«Уже биография Василия Афанасьевича Гоголя дает черты таких же смен меланхолии и веселья…Но вместестем припадки “странного воображения” и “лютого отчаяния” сменяли веселые шутки. Он был страшно мнителен, часто впадал в меланхолию и умер на сорок пятом году. Гоголь писал впоследствии, что отец его умер не от какой-нибудь определенной болезни, а только единственно “от страха смерти”. Этот “страх смерти” Николай Васильевич Гоголь получил от отца как роковое наследство». (Kaus. 1912, с. 586–588.)

«…Туберкулез В.А. Гоголя мог быть причиной патологической организации нервной системы или вырождения его великого сына; с большим правом мы можем объяснить слабость организма Н.В. Гоголя чахоткой его отца». (Чиж, 2001, с. 10.)

«…Родился от слишком молодой матери: Мария Ивановна Гоголь-Яновская вышла замуж в 14 лет… М.Ив. Гоголь была все-таки женщиною несомненно психопатического темперамента. Близко знавшие ее и всю семью Гоголей, школьный товарищ Николая Васильевича… Данилевский и Трахимов-ский, — прямо-таки считали ее ненормальною. К такому заключению она подавала повод своею странною подозрительностью, подчас принимавшей, по рассказам ее родных, характер бредовых, навязчивых идей, своим удивительным легкомыслием в практических делах, на что мы находим много указаний в ее переписке с сыном и в рассказах о ней ее дочерей… и, наконец, тем, что Шенрок называет “болезненною мечтательностью”… Судя по некоторым местам в письмах Николая Васильевича, надо полагать, что и он сам не обманывался насчет психопатического состояния М.Ив. Гоголь». (Баженов, 1903, с. 129.)

«…Мария Ивановна была большая, до комизма, фантазерка и сына своего считала непревзойденным на земле гением. Она приписывала ему все новейшие изобретения и открытия: паровую машину, железные дороги и т. п.». (Вересаев, 1990, т. 3, с. 346.)

«Мать Гоголя по всем данным была душевнобольная… Определенно выраженным психозом страдал племянник Гоголя Трушковский». (Сегалан, 1925а, с. 30–31.)

Общая характеристика личности

«Новорожденный Николай был необыкновенно слаб и худ. Долго опасались за его жизнь… В лицее Гоголь скоро оправился и из хилого, болезненного ребенка стал сильным, веселым и падким до разных потех и шалостей юношей». (Вересаев, 1990, т. 3, с. 345, 355.)

«Из ведомости о поведении пансионеров за февраль 1824 г.: “Отметку за поведение получили по единице: Яновский — за неопрятность, шутовство, упрямство и неповиновение…”» (Там же. с. 353.)

«От Гоголя менее всего можно было ожидать такой известности, какою он пользуется в нашей литературе. Это была terra rudis et inculta (почва невозделанная и необработанная.) Чтоб грамматикальным образом оценить познания Гоголя при выпуске из гимназии, я не обинуясь могу сказать, что он тогда не знал спряжений глаголов ни на одном языке… Учился же Гоголь совсем не замечательно… Особенно плох был Гоголь по языкам… Вообще Гоголь был самая обыкновенная посредственность, и никому из нас и в голову не приходило, чтобы он мог впоследствии прославиться на поприще русской литературы». (Там же, с. 271, 395.)

«Вообще Гоголь отличался всякими странностями, даже и в словах… Скрытность эта сделала Гоголя застенчивым, молчаливым. Гоголь был молчалив даже в случаях оскорбления… Замкнутость в нем доходила до высшей степени. Кто другой мог бы перенести столько насмешек, сколько переносил их от нас Гоголь? Безропотно он также переносил и все выговоры начальства, касавшиеся его неряшества… Растрепанность головы Гоголя вошла у нас в общую насмешку… Благодаря его неряшливости, мы все брезговали подавать ему руки при встрече в классах. Да и он сам, замечая это, не искал от нас доброго приветствия, стараясь всегда не замечать никого из нас». (Там же, с. 392–393, 396.)

«При первом взгляде наружность его удивляет: в ней что-то странное, на других людей не похожее, слишком напряженное, слишком острое и вместе с тем надломленное, больное… “Таинственный карла” — прозвали его школьные товарищи в Нежине… У Гоголя даже в этой мелочи, в неумении одеваться, обнаруживается основная черта всей его личности — дисгармония, противоречие. Щегольство дурного вкуса… Какая-то странная бесчувственность и вместе с тем чрезмерная, почти безумная чувствительность». (Мережковский, 1909, с. 102, 108, 113.)

«И этот облик, по-видимому, соответствовал его душевному складу с массой несообразностей, слабостей, странностей, парадоксов и глупых причуд, составляющих добрую половину воспоминаний о Гоголе. Он и сам допускал, что даже в физическом смысле устроен как-то иначе, чем остальные люди… Но делая скидку на “гения”, на “творческую натуру”, следует признать, что Гоголь своими странностями превосходил остальных, известных в этом роде поэтов». (Терц, 1992, т. 2, с. 152, 165.)

«Идеи величия, непременный элемент параноического характера, появились у Гоголя очень рано… В 1828 г. убеждение в своем превосходстве и, следовательно, своем высоком призвании в душе Гоголя окрепло настолько, что он твердо решил покинуть Малороссию, где его не оценили и где он не мог проявить себя, и ехать в Петербург и даже в чужие края… Бедный, некрасивый, неловкий, болезненный, дурно образованный, кончивший по второму разряду, не знающий иностранных языков, не обладающий никакими талантами мелкий дворянин не имел права на успех в жизни». (Чиж, 2001, с. 35–38.)

«Не имея ни призвания, ни охоты к службе, Гоголь тяготился ею, скучал и потому часто пропускал служебные дни, в которые он занимался на квартире литературою… Увольняется и определяется несколько раз». (Вересаев, 1990, т. 3, с. 432.)

«Общества мало знакомых людей он сторонился. Обыкновенно разговорчивый, веселый, остроумный с нами, Гоголь сразу съеживался, стушевывался, забивался в угол, как только появлялся кто-нибудь посторонний, и посматривал из своего угла серьезными, как будто недовольными глазами или совсем уходил в маленькую гостиную». (Там же, с. 515.)

[1836 г.] «Гоголь покидал родину, чувствуя себя непризнанным пророком; в нем развивалась мания преследования; ему казалось, что враги хотят его погубить, ославив бунтовщиком, “подрывающим государственную машину”. Эта мысль особенно его возмущала, потому что на свою литературную работу он смотрел как на государственную службу… Но не успел Гоголь ступить на немецкую землю, как душевное состояние его резко изменилось; все вдруг стало ему понятно; в самой глубине мрака зажегся свет, и душа наполнилась торжественной радостью. Недавняя немощь внезапно обратилась в “львиную силу”, и в свете этого озарения ему открылся “непостижимо-изумительный смысл” всей его жизни… В Гоголе рождается новая личность… меняется само метафизическое ядро “я”, таинственная основа души… Он утверждает одно: было Божественное вмешательство, чудо милости Божией… Таков мистический опыт Гоголя. Подлинность его подтверждается тем фактом, что после 40 года Гоголь действительно становится другим человеком… Для Гоголя в пределах прежней жизни возникла иная: два несоизмеримых сознания, уживающихся вместе». (Мо-чульский, 1995, с. 21, 25.)

[1842 г.]