В доме Нота супруга пастора подала кокосовый сок. Напиток этот не только утолил жажду, но быстро прогнал усталость. При зное дня он показался лучшим из всех известных напитков мира. Михаил Петрович, более владевший английским языком, сказал, что как ни прелестен Таити, но скоро придётся расставаться.

— Разве вам надоели хозяева? — улыбнулся старый Нот.

— Что вы?! Но у нас инструкции, коими руководствуемся... Вот нальёмся водой и пойдём.

— А я хотел познакомить вас ещё с моим другом, вторым человеком в этом государстве.

— Почему мы его не видели среди наших гостей?

— Он слишком стар для визитов, но будет польщён, если вы навестите его.

— Что ж, идёмте, — произнёс Фаддей.

По дороге Нот показал место, где раньше стоял морай — храм идолопоклонников. Капитан Кук описывал, какого огромного труда стоило его строительство. Теперь от него остались одни развалины.

На взморье в небольшом шалашике на чистых рогожах сидел старик в белом тонком платье. Бледность его лица, впалость глаз показывали, что он давно болеет и нет надежды на выздоровление. Около него играли дети — дочь лет десяти и мальчик пяти годков. Смышлёныши подали белым гостям скамеечки и остались за спиной отца.

— Генри, спроси русских моряков, не желают ли они подкрепиться пищей? — хоть худо, но по-английски произнёс старик.

— Благодарим, мы пока сыты, — ответствовал Лазарев.

— Тогда извольте откушать кокосов, — старик кивнул слуге, тот исчез в пальмовой роще и принёс орехов.

Нот сказал, что хозяина зовут Маноно. Когда-то он управлял островом, был первым вельможей при короле, хранит дюжину небольших пушек и 24-фунтовых каронад, оставленных англичанами.

Маноно стал расспрашивать русских о здоровье, есть ли у них дети. Услышав от Беллинсгаузена, что у него пока нет семьи, Маноно сильно удивился. Он никак не мог уразуметь, что у мужчины в расцвете здоровья и сил нет жены и детей.

— Размножаются птицы, цветы, деревья, рыбы, а человек — высшее создание Божье — тем более должен оставить хорошее потомство, — с ноткой назидания произнёс он.

У Маноно уже было пять сыновей, но он больше, видимо, любил последних своих детей. Когда Фаддей подал мальчику ножичек, а девочке зеркальце и научил пускать «зайчиков», Маноно порозовел от благодарности.

Вернувшись на «Восток», Беллинсгаузен приказал готовить праздничный обед для короля. Признаться, ежедневные гостевания уже стали изрядно надоедать. Они отвлекали от дел, раздражали однообразием и разгулом. Хотя вахтенные офицеры пускали на шлюп только начальников, те приводили толпы своих приятелей. С волчьим аппетитом они поедали масло и курятину, пили грог. Графины с напитком, приготовленным из рома, сахара и лимонного сока, опустошались быстро. Сначала капитан отдавал распоряжение дельному, расторопному, весёлому денщику Мише Тахашикову вновь наполнять графины, но когда их снова опорожняли, Фаддей нередко оставлял графины пустыми. Тогда король и его люди сами начинали звать: «Миса! Миса!» Когда денщик откликался на их зов, ему показывали на пустые ёмкости. Мишка собирал графины поспешно, но возвращался медленно, всё более и более разбавляя грог водою. За такую хитрость его невзлюбили и считали жадным.

Когда приехал Помаре и за большим столом кают-компании устроилось его семейство и приближённые, Фаддей представил двоих мальчиков, спасённых на Макатеа. Король долго расспрашивал их, смеялся, передразнивал, когда они рассказывали о том, как спасались от людоедов, исполняли их ритуальные кривляния перед тем, как резать и варить захваченных пленников. Выпив, он помрачнел и спросил:

— Где собираетесь жить дальше — на шлюпе или у меня на острове?

— На острове, — ответили мальчики.

— Пиофай, — повернулся король к своему секретарю. — Бери старшего, а младшего пусть усыновит мой брат. — Он остановил взгляд на военачальнике, который с радостью согласился: никакого труда не составляло прокормить лишнего ребёнка на благодатной земле Таити, где хлеб, плоды, сладкий сок буквально валялись под ногами, а прибрежье кишело рыбой.

После пиршества на «Востоке» король изъявил желание побывать на «Мирном». К борту подали его катамаран. В лодку набилось столько народу, что она едва держалась на поверхности. Михаил Петрович поил гостей тем же грогом. Помаре скоро проголодался и приказал слуге принести из лодки печёных клубней ямса. Лазарев распорядился подать жареных куриц. Островитяне с поспешностью набросились на птицу, хотя на «Востоке» недавно плотно обедали.

Королева нашла случай вызвать капитана в другую каюту и, оставшись наедине, попросила дать ей с собой бутылку рому.

— Я уже послал королю, — сказал Лазарев.

— Он всё выпьет один и не даст мне ни капли, — сердито произнесла королева.

Михаил Петрович презентовал ей две бутылки. Их она ловко спрятала под свои одежды и вышла к пирующим.

В воскресный день, к удивлению моряков, на шлюпы не приехал никто. Переводчик Уильям сказал, что все жители по выходным справляют богослужение. Фаддей отпустил матросов на берег мыть бельё и гулять сколько кому захочется. Сам же с Лазаревым, Завадовским и другими офицерами шлюпов, не занятых вахтою, поехал в церковь. Около неё встретили много детей, а взрослые готовились слушать проповедь Нота. Королева несколько подвинулась и пригласила Фаддея сесть рядом. По людям, одетым в праздничные платья, можно было судить, как менялась европейская мода за последние 150 лет. Кто нарядился в камзол эпохи Кромвеля, кто во фрак, кто в куртки матросов разных стран, побывавших на острове, ещё более пестро выглядели женщины в платьях невероятных покроев и длины, но все носили на головах зонтики из пальмовых листьев и цветов.

Пастор произнёс проповедь с большим чувством и подъёмом. Островитяне слушали не шелохнувшись, с неослабевающим вниманием, как прилежные школьники любимого учителя. Потом слаженно пели псалмы. Расходились по домам чинно, неторопливо, как бы очищенные от мирской суеты. Подарков они не принимали, как ни велико было желание их получить.

Зато в понедельник торг разгорелся с новой силой. В ход неожиданно пошли серёжки. Мода капризна. Сначала островитяне их брать не хотели, считая бесполезными. Но вот появилась в серёжках одна знатная дама, за ней другая... Мода перекинулась к простолюдинкам. Женщины требовали от мужей и родственников выменивать именно эти украшения.

Король, прибыв на шлюп к обеду, преподнёс Беллинсгаузену три жемчужины крупнее горошины и попросил показать подарки, которые капитан намеревался послать ему на прощание. Он осмотрел шерстяные одеяла, куски красного сукна, фламандского полотна[48], полосатого тика[49], ситца с разными узорами, платки, зеркала, ножи, опоры, стеклянную посуду и остался доволен. Но через некоторое время Помаре дал понять, что ему больше нравится белый коленкор[50] и миткаль[51], ибо его одежда шилась именно из этих тканей. Пришлось расстаться с собственными полотняными простынями.