вагона, запасались и револьверными патронами и снова становились в шеренгу,

Матвей, Бекас и Кубанец наблюдали за тем, как постепенно очищалась большая передняя комната школы.

Когда все было собрано, Матвей и Бекас одному из десятников нахичеванцев поручили вести первый десяток. За ним двинулся другой, третий и остальные.

К начальникам подошел масленщик Журавлев, окарауливавший в этот вечер арестованных.

— Дядя Матвей, что делать с арестованными? — указал он на тыловые отделения школы. Там находились пленный казак, городовой и присланный охранкой для сыска старенький чинуша консистории, раскрытый дружинниками.— Разрешите послать их к Адаму и Еве на свидание...

Матвей вопросительно посмотрел на Бекаса.

— Зачем? Закройте их и пускай сидят.

Бекас махнул рукой.

— Как хотите, а то тремя провокаторами стало бы меньше...

Тронулся, наконец, и последний десяток. Матвей, Бекас и Журавлев последовали за ним. В десяток влилась покидавшая семью и Темерник Клава. На улице к ним вышли из-под ворот одного дома двое пожилых рабочих.

— Товарищи, значит, уходите? — спросили они тихо.

— Да.

— А как же мы теперь... Завтра что здесь будет на Темернике?

— Вывесите белые флаги... Увидят, что дружинников нет, побесятся и перестанут, — сказал Бекас.

— Все равно, товарищи, у нас стрелять больше нечем: нет патронов, — добавил Матвей. — Прощайте товарищи!

— Прощайте!

* *

*

В помещение, подобное тому, какое представляла из себя столовка Владикавказских мастерских, входили в темноте дружинники, высыпали в общую кучу прямо посреди пола из карманов порох, патроны и складывали здесь оружие, а потом мастеровых разводили по квартирам.

Когда пришли Матвей и Бекас, оружие и порох лежали горой на полу.

Матвей, увидев, что дружинники разошлись, оставив оружие, схватился за голову.

— Кто это распорядился? — спросил он Налбандова, высокого парня рабочего, принимавшего дружину, указав ему на ворох револьверов и винтовок.

— Макс велел...

— Ах, бестолковщина! — выругался он. — Злейший враг ничего не мог придумать хуже. Это, значит, сами с голыми руками отдаются, если жандармы сейчас же узнают, что мы ушли сюда с Темерника.

Но делать было нечего, в столовой оставалось всего десятка два ожидавших расквартирования дружинников. Налбандов назначил из них до утра охрану.

— Где Макс, Налбандов?

— У меня на квартире.

— Бекаса и Клаву можешь еще взять к себе?

— Конечно.

— Ну, идите! В пять часов утра я приду к вам и устроим совещание.

— А ты где будешь?

— У той девушки, которая сегодня приходила к нам на Темерник.

— У Бродской?

— Да.

Матвей отделил от своего маузера приклад и бросил его в общую кучу. Засунув револьвер за пояс, он вышел со двора завода и быстро нашел квартиру Бони. Она жила на расстоянии квартала от места новой цитадели дружинников.

Девушка ждала его.

— Мотя, я только-что узнала, что Брайловский недели три назад уехал прямо за границу. Почему?

— А!

Матвей ничего не сказал. Он хотел сообразить о том, следует ли ему скрывать дальше от девушки увлечение Браиловского в Чите сестрой Моисея Григорьевича.

Но он очень устал.

Боня заметила это и, спросив, не хочет ли он есть, предложила свою кровать.

— Я потом лягу рядом с тобой...— успокоила она. — Ты ведь раздеваться не будешь?

Матвей изумился простоте девушки в отношении его, но спорить не стал и улегшись, немедленно заснул.

Ровно в четыре часа, как он это и задумал с вечера, Матвей проснулся. Возле себя Матвей почувствовал лежавшую девушку. Он осторожно приподнялся над ней и спустился на пол. Затем он нашел при свете спички выключатель и зажег лампочку.

Он посмотрел на девушку. Та, обеспокоенная светом, сощурила сомкнутые глаза. Матвей наклонился к ней и поцеловал ее.

Девушка проснулась и лукаво улыбнулась ему, поведя вокруг взглядом и заставляя его тем самым подумать об интимности обстановки.

Матвей понял это и взял девушку за руку. Он только что хотел ей что-то сказать, как вдруг снаружи грохот и раскаты какого-то потрясающего взрыва всколыхнули воздух и самую комнату, в которой находились молодые люди.

— Что это? — с ужасом поднялась на койке девушка.

Матвей выпустил ее руку, схватил со столика револьвер и, спустив предохранитель, быстро начал засовывать его за пояс.

Какая-то пачечная отдаленная, но ясно слышная стрельба стала доноситься до слуха девушки.

— Мотя, не ходи, бой начался, убьют тебя!

— Нет, Боня, я сейчас узнаю, что там происходит и тогда приду опять.

— Не ходи!— схватилась за него руками девушка.

Матвей успокаивающе отвел ее,

— Не больше как через полчаса я возвращусь; подожди, Боня... Можешь даже дверей не закрывать.

И Матвей вышел из комнаты. Он оказался в коридорчике. По нескольким ступенькам он сбежал к парадному и через минуту был на улице.

Инстинктивно он обернулся прежде всего к заводу и среди общей темноты в том месте, где должна была находиться столовая, он увидел пламя пожара. Оттуда же неслась и непрекращающаяся беспрестанная стрельба. Матвей устремился к заводу. В непосредственной близости от него он почти столкнулся с убегавшей от завода парой и на углу увидел прибежавшего сюда же Налбандова, которому энергично что-то объяснял один дружинник. Матвей подбежал к ним и узнал суть происшедшего несчастья.

Подошли Макс и Бекас, которые ошеломленно Слушали сообщение дружинника. Затем товарищи обменялись несколькими словами оценки положения. Все были потрясены тем, что произошло. Матвей повернулся. Крикнув на ходу товарищам о том, что он сейчас придет к ним, он вернулся к девушке.

Он в течение трех минут осунулся и сделался еще мрачнее, чем был все эти дни.

По его лицу Боня поняла, что произошло что-то роковое.

Она ободряюще взглянула на него.

Матвей тяжело опустился на стул.

— Все кончено, Боня! В столовой взорвалось несколько бомб, пудов десять пороху, оружие какое было, и несколько человек дружинников. Крышу столовой снесло, теперь там рвутся патроны. Это не стрельба, а они трещат,

Боня зажмурила глаза, как-будто у нее закружилась голова, и слегка вскрикнула.

— Дружинникам теперь надо убегать, кто куда может, и прятаться. Я сейчас уйду провожать товарищей и нужно самому куда-нибудь ехать. Надо спешить, Боня, потому что если меня откроют у тебя, то не сдобровать и тебе.

Боня сделала нетерпеливое движение и продолжала сидеть.

— До свидания, Боня! На прощание разреши мне сказать тебе одну вещь. Мы были уже давно с тобою друзьями и я думаю, что мы с тобою еще встретимся... Я дождусь лучшего времени,