Паренек оказался крепким: он пристально вглядывался в зенит почти целую минуту, словно надеялся различить за темно-синим куполом неба тысячи работающих там людей и миллионы тонн подвластных им материалов. Затем он чуть поморщился, закрыл глаза, потряс головой и на миг уставился себе под ноги, будто удостоверяясь, что твердая, надежная земля по-прежнему на своем месте. Осторожно вытянув ру-ку, Дэв погладил узкую тесьму, связавшую планету с ее новой луной.

— А что будет, — спросил он, — если лента порвется?

Ответ, как и вопрос, был не нов, но для большинства оказывался неожиданным.

— Знаешь, почти ничего не будет. Лента в этой точке практически не натянута. Если ее перерезать, она так и останется висеть, покачиваясь на ветру.

Кингсли не утаил гримасы неудовольствия: оба они знали, разумеется, что это явное упрощенчество. В настоящее время каждая из четырех лент испытывала натяжение, равное примерно ста тоннам, — впрочем, им и в самом деле можно было пренебречь в сравнении с расчетными нагрузками той поры, когда система вступит в действие и ленты станут частью башни. В общем-то, не стоило забивать мальчишке голову такими деталями.

Дэв подумал над ответом, потом, эксперимента ради, щелкнул по ленте пальцами, будто хотел сыграть на ней, как на струне. Но раздался лишь сухой, невыразительный стук, который мгновенно замер.

— Если ты ударишь по ней кувалдой, — сказал Морган, — и вернешься сюда же через десять часов, то поспеешь как раз вовремя, чтобы услышать эхо с промежуточной станции.

— Теперь эха уже не слышно, — поправил Кингсли, — Башня поглощает звук.

— Вечно ты все испортишь, Уоррен. Иди сюда, Дэв, — я покажу тебе кое-что по-настоящему интересное.

Они направились к центру круглого стального диска, который венчал гору и запечатывал шахту, как крышка гигантской кастрюли. Здесь, на равном расстоянии от всех четырех лент, которые день за днем вели башню к Земле, стояла маленькая геодезическая хижина — сооружение еще более временное, чем площадка, на которой ее воздвигли. В хижине находился странного вида телескоп, нацеленный прямо вверх и, по всей вероятности, не способный поворачиваться ни в каком другом направлении.

— Сейчас идеальное время для наблюдения — последние минуты перед закатом. Основание башни освещено прямыми лучами солнца.

— Ну уж если ты заговорил о солнце, — вставил Кингсли, — то только взгляни на него сегодня. Пятна еще заметнее, чем прежде.

В голосе его слышалось что-то весьма похожее на благоговение. Он указал на сверкающий сплющенный овал, который постепенно тонул в мареве у западного горизонта. Именно это марево, снижающее яркость светила, позволяло вглядываться в огненную пучину невооруженным глазом.

Давненько — более столетия — не появлялось на Солнце такого множества пятен; они растянулись почти на половину золотого диска, словно он был поражен тяжелой болезнью или иссечен падающими планетами. Между тем даже могучему Юпитеру было бы не по силам нанести солнечной атмосфере такую рану: поперечник самого крупного пятна составлял четверть миллиона километров, и оно свободно поглотило бы сотню таких песчинок, как Земля.

— На сегодня предсказана новая большая выставка северных сияний — профессор Сессюи со своими весельчаками рассчитали все правильно…

— Давайте узнаем, как у них идут дела, — произнес Морган, подкручивая окуляр. — Полюбопытствуй-ка, Дэв…

Мальчуган всмотрелся и произнес:

— Вижу четыре ленты, уходящие вдаль, — я хотел сказать, вверх, — пока они не исчезают из поля зрения.

— А в середине ничего нет?

Еще пауза.

— Ничего. Никаких следов башни.

— Так и должно быть. До нее еще шестьсот километров, и телескоп включен на минимальную мощность. Теперь я наращиваю увеличение. Застегните привязные ремни…

Дэв улыбнулся этому старинному штампу, знакомому ему по многим историческим драмам. И все же он сперва не замечал никаких изменений, разве что четыре линии, сходящиеся в центре поля, стали казаться слегка размытыми. Минуло секунд пять, прежде чем он понял, что под этим углом зрения — точно вверх вдоль оси башни — и нельзя заметить никаких изменений: ленты выглядят одинаково в любой точке по всей своей длине.

И вдруг, внезапно — он ожидал этого и все-таки вздрогнул — из пустоты возникло крошечное яркое пятнышко в самом центре поля. Возникло и начало расти на глазах, и к Дэву впервые пришло ощущение скорости.

Через несколько секунд он смог различить маленький кружок — нет, теперь уже глаза, как и мозг, поверили, что это не круг, а квадрат. Он смотрел строго вверх на основание башни, ползущей к Земле по направляющим лентам со скоростью примерно два километра в день. Сами ленты теперь исчезли из поля зрения — они были слишком узкими, чтобы различать их на таком расстоянии. Но квадрат, волшебным образом подвешенный в небе, продолжал расти, хотя при сильном увеличении и становился расплывчатым.

— Что ты видишь? — осведомился Морган.

— Яркий квадратик.

— Правильно. Это нижняя оконечность башни в прямых солнечных лучах. Когда здесь стемнеет, она будет видна невооруженным глазом еще в течение часа, прежде чем попадет в земную тень. Ну а еще что видишь?..

— Ничего, — ответил Дэв после долгой паузы.

— Приглядись. Ученые решили навестить нижнюю часть башни и установить там свое оборудование. Они как раз спустились с промежуточной станции. Если всмотришься попристальнее, увидишь их капсулу — она на южном пути, это значит, на изображении справа. Ищи рядом с башней небольшую яркую точку…

— Извини, дядя, я ее не нахожу. Взгляни сам…

— Быть может, видимость ухудшилась. Иногда и башня становится неразличимой, хотя в атмосфере вроде бы…

Прежде чем Морган успел заменить Дэва у окуляра, его личный приемник-передатчик издал два резких коротких гудка. Мгновением позже такой же сигнал прозвучал и в приемнике Уоррена Кингсли.

Впервые за все годы сооружения башни на строительстве объявлялась общая тревога.

Неудивительно, что ее называли иногда «Транссибирской магистралью». Даже при движении вниз — а это, естественно, было легче — путешествие от промежуточной станции к основанию башни должно было продлиться пятьдесят часов.

Наступит день, когда весь путь займет пять часов, и не более, но до этого пройдет еще как минимум года два: сначала надо подвести к рельсам электроэнергию и создать магнитные поля. А пока вагончики осмотрщиков и эксплуатационников, снующие вверх и вниз по всем четырем граням башни, двигались на старомодных колесах, цепляясь за рельсовую прорезь с внутренней стороны. Даже если позволила бы ограниченная мощность батарей, развивать скорость свыше пятисот километров в час было бы небезопасно.

Однако те, кому довелось сегодня занять места в вагончике, были слишком заняты, чтобы скучать. Профессор Сессюи и три его ученика вели наблюдения, проверяли оборудование, чтобы по прибытии на место не потратить впустую ни минуты. Водитель, бортинженер и стюард, составляющие экипаж вагончика, также отнюдь не изнывали без дела — поездка предстояла необычная. «Подвал», расположенный сегодня в двадцати пяти тысячах километров от промежуточной станции и всего в шестистах километрах от Земли, не навещал еще никто с самого дня постройки. До сих пор его просто незачем было навещать — приборы ни разу не отметили ни малейшей неисправности. Да и что могло там испортиться, если «подвал» представлял собой просто-напросто герметичную комнату, четыре стены по пятнадцать метров каждая, — одно из многих аварийных убежищ, разбросанных там и сям по всей длине башни.