Человек отличается любопытной и, видимо, счастливой особенностью — вообще не задумываться о тех вариантах будущего, которые внушают страх. Римский пахарь, возделывавший поле на склоне Везувия, не обращал внимания на дымок, что курится над вершиной. Половину двадцатого столетия человечество прожило рядом с призраком водородной бомбы, половину двадцать первого — с вирусом штамма «Голгофа». Теперь мы научились жить, не размышляя о страхах — или надеждах, — которые внушают «островитяне».

«Звездоплан» познакомил нас со многими странными мирами и расами, но почти не показал нам их технических достижений, а потому его влияние на земную технику свелось к минимуму. Было ли это случайностью или следствием продуманного плана? Многие вопросы хотелось бы задать «Звездоплану» именно теперь, когда на них уже некому — или еще некому — ответить.

С другой стороны, робот охотно обсуждал проблемы, связанные с философией и религией, и в этих областях его влияние представляется очень глубоким. В записи радиопереговоров эта фраза нигде не встречается, и тем не менее «Звез-доплану» приписывают известный афоризм: «Вера в бога — психологическое отражение способа размножения, присущего млекопитающим».

Но что, если этот афоризм — объективная истина? В сущности, истинность подобной посылки не имеет отношения к вопросу о действительном бытии бога, как я надеюсь далее показать…»

Свами Кришнамуртхи (д-р Чоум Голдберг)

По ночам суперлента становилась гораздо заметнее, чем при дневном свете. Как только вспыхивали предупредительные огни — а это происходило сразу после заката, — она превращалась в светящуюся нить, которая уходила ввысь, бледнея и утончаясь, пока в какой-то бесконечно далекой точке не терялась на фоне звезд.

Сооружение уже приобрело славу величайшего чуда света. Морган, не на шутку рассердившись, воспретил вход на стройплощадку всем, кроме инженерно-технического персонала, — а до того она то и дело подвергалась нашествию посетителей, иронически прозванных паломниками, которые жаждали поклониться новому диву священной горы.

И все они вели себя на удивление одинаково. Сначала с благоговейным трепетом на лице, осторожно протянув руку, касались пятисантиметровой ленты кончиками пальцев. Затем норовили прижаться к гладкому, холодному суперметаллу ухом, словно надеялись уловить музыку сфер. Иные всерьез уверяли, что различают глубокое басовитое гудение на самом пороге слышимости, но это был явный самообман: частота колебаний ленты лежала далеко за пределами возможностей человеческою слуха. Находились и такие, кто, покачивая головой, бормотал: «Ну уж ездить-то по этой штуке вы меня не заставите!..» Впрочем, то же самое говорили в свое время о термоядерной ракете, стратоплане, аэроплане, автомобиле, даже о паровом локомотиве…

Подобным скептикам обычно объясняли: «Не беспокойтесь, это еще не рельсы, а только леса — одна из четырех лент, которые послужат для башни чем-то вроде угловых направляющих. Когда строительство будет закончено, подъемник уподобится лифту в любом высоком здании. Разве что путешествие будет более длительным и несравнимо более комфортабельным».

Путешествие, затеянное Максиной Дюваль, планировалось куда короче и без особых удобств. Морган капитулировал перед ее натиском, но хотел быть на сто процентов уверенным, что все пройдет без сучка без задоринки. Хрупкий «паучок» — в точности стародавняя люлька для малярных работ, только снабженная двигателем, — раз десять поднимался на двадцатикилометровую высоту с ношей вдвое более грузной, чем телекомментатор. Среди проблем и проблемок, неизбежных в любом деле, не встретилось ни одной серьезной, а последние пять подъемов прошли прямо как по маслу. Да и что, в самом деле, могло не заладиться? Даже если бы отказали батареи — случай для такого простенького устройства почти немыслимый, — Максина благополучно вернулась бы на землю под действием силы тяжести с помощью регулирующих скорость спуска автоматических тормозов. Единственный реальный риск заключался в том, что механизм ни с того ни с сего заклинит и «паучок» с пассажиром застрянет где-нибудь в верхних слоях атмосферы. Но Морган предусмотрел и такой невероятный случай.

— Всего пятнадцать километров? — пыталась протестовать Максина. — Планер и тот может подняться выше!..

— А вы, хоть и в кислородной маске, не можете. Разумеется, если вам угодно повременить с годок, пока мы не подготовим специальную капсулу с системой жизнеобеспечения…

— Почему вы не разрешаете мне надеть скафандр?..

Морган оставался непреклонным — не без своих на то оснований. Он искренне надеялся, что прибегать к этому не придется, и тем не менее распорядился, чтобы у подножия Шри Канды дежурила небольшая реактивная платформа. Ее экипаж не удивлялся никаким самым странным заданиям и наверняка сумел бы вызволить Максину из любой беды до высоты двадцать километров.

Но ни одно транспортное приспособление не смогло бы спасти ее, заберись она вдвое выше. Над отметкой сорок километров простиралась «ничейная территория» — слишком высоко для стратостатов и слишком низко для ракет. Да, конечно, теоретически ракета могла бы ценой ужасающих затрат горючего зависнуть на две-три минуты в непосредственной близости от ленты. Однако тут возникли бы такие навигационные и технические трудности, что не стоило и тратить время, размышляя над ними. В реальной, невымышленной жизни такого просто не могло быть; оставалось надеяться, что постановщики видеодрам не станут искать в путешествии Максины захватывающего сюжета. Вот уж реклама, без которой лучше бы обойтись…

Когда Максина Дюваль решительным шагом направилась к поджидавшему ее «паучку», окруженному группой техников, она выглядела в своем переливчатом металлическом термокостюме типичным туристом, снарядившимся в Антарктиду. Время подъема было выбрано очень удачно: солнце поднялось лишь час назад, и в косых его лучах тапробанский ландшафт казался даже красочнее обычного. Ассистент Максины, еще более молодой и рослый, чем приезжавший сюда в прошлый раз, запечатлевал события для зрителей всей Солнечной системы.

Как всегда у Максины, съемки были тщательно отрепетированы. Уверенно, не колеблясь, она пристегнулась ремнями, включила питание от батарей, глубоко вдохнула кислород из лицевой маски и принялась последовательно проверять видео- и звукозаписывающую аппаратуру. Потом, как летчик-истребитель в старом историческом фильме, подала сигнал «Все в порядке», подняв вверх большие пальцы рук, и, наконец, плавно коснулась рычага управления скоростью.

Техники и инженеры, стоявшие поблизости, встретили этот жест шутливыми рукоплесканиями: почти каждый, кто работал на вершине, ради забавы уже пробовал подняться поленте на километр-другой. Кто-то крикнул: «Зажигание! Взлет!..» — и «паучок» тронулся в путь, равномерно и неспешно, как бронзовые, похожие на птичьи клетки лифты времен королевы Виктории.

Максине думалось, что ощущение будет напоминать полет на воздушном шаре — плавный, свободный, бесшумный. Оказалось, «паучок» не так уж и бесшумен: она различала легкое жужжание моторов, вращающих вереницу колесиков, которыми «паучок» цеплялся за гладкую поверхность ленты. Максина ожидала какого-нибудь покачивания или вибрации, но не чувствовала ни того ни другого: немыслимая лента, несмотря на всю свою внешнюю хрупкость, была тверже стали, и гироскопы придавали «экипажу» идеальную устойчивость. Закрой глаза — и можно без труда представить себе, что поднимаешься не по узенькой ленточке, а по могучей орбитальной башне после завершения всех работ. Но Максина, естественно, не позволяла себе закрыл, глаза — ее долгом было увидеть как можно больше. И не только увидеть, но и услышать: поразительно, как разносятся звуки, здесь даже разговоры внизу все еще слышны…