что на две-три недели еду в деревню. Я даже оставил за собой квартиру на Марчмонт-стрит.

Причины, побудившие меня покинуть Англию и изложенные мной в одном из предыдущих писем к Вам, с тех пор требуют этого все более настоятельно. Надолго оказавшись в положении, когда то, что я почитаю предрассудком, не позволяет мне занять равноправное положение среди людей, я предпринял решительный шаг. Я увожу Мэри в Женеву, где обдумаю, как устроить нашу жизнь; я оставлю ее там лишь на время поездки в Лондон, где займусь исключительно делами.

Итак, я покидаю Англию – быть может, навсегда. Я вернусь туда один и не ради дружеских встреч, или дружеских услуг, или чего-либо, способного смягчить чувства сожаления, почти раскаяния, какие испытывает в подобных обстоятельствах каждый, кто покидает родину. Вас я почитаю и думаю о Вас хорошо, быть может, лучше, чем о ком-либо из прочих обитателей Англии. Вы были тем философом, который впервые пробудил – и как философ и поныне в значительной степени направляет – мой ум. Мне жаль, что те Ваши качества, которые наименее достойны похвал, пришли в столкновение с моими понятиями о том, что правильно. Но я слишком дал волю негодованию и был к Вам несправедлив. – Простите меня. – Сожгите письма, в которых я проявил несдержанность, и верьте, что как бы ни разделяло нас то, что Вы ошибочно зовете честью и репутацией, я навсегда сохраню к Вам чувства лучшего друга.

П. Б. Шелли

Мой адрес: Женева, до востребования. Я писал наспех, ежеминутно ожидая отплытия пакетбота.

Томасу Лаву Пикоку

Женева, 15 мая 1816

Дорогой Пикок!

После десятидневного путешествия мы прибыли в Женеву. На нашем пути – как на дороге жизни – перемежались дождь и солнце, хотя многочисленные дожди были для меня, как Вы знаете, весенними ливнями, которые быстро проходят и сулят погожее лето.

В некоторых отношениях поездка была восхитительна, но хлопоты, необходимые, чтобы ехать без задержек, и постоянный страх перед расходами изрядно уменьшают удовольствие от любого путешествия.

Нравы французов любопытны, хотя англичанам они меньше по душе, чем когда-либо. Угрюмое недовольство проявляется ими постоянно.

Я меньше презираю эту нацию, когда вижу, что, будучи рабами и оказавшись для этого вполне пригодными, они все же не научились носить свои цепи с улыбками угодливой признательности. Всего лучше было бы им любить истинную свободу и добиться ее – но хорошо уж и то, что рабство вызывает у них ропот.

Вы живете на берегах тихой реки, среди небольших лесистых холмов. Вы живете в свободной стране, где можно действовать без помех и владеть имуществом без опасений; покуда вообще существуют государства со всеми себялюбивыми понятиями, до них относящимися, Англия остается наиболее свободным и просвещенным.

Быть может, Вы избрали благую часть; но если я вернусь и последую Вашему примеру, я не стану жалеть о том. что повидал иные края. Много дурного и много хорошего, много такого, что вызывает отвращение, и такого, что возвышает душу, не познает и не почувствует тот, кто не покидал пределов родной страны.

Пока человек остается тем, каков он сейчас, опыт, о котором я говорю, не научит его презирать страну, где он родился; напротив, подобно Вордсворту323, он лишь тогда поймет, какая любовь связывает его с родиной, когда разлука с ней заставит его сердцем почувствовать ее красоту; наши поэты и мыслители, наши горы и озера, сельские дороги и поля, у нас особенно своеобразные, – вот связи, которые, пока я живу и чувствую, ничто не может порвать. Все это – и память об этом, если мне не суждено возвратиться, – все это и привязанности, от которых они неотделимы, ибо некогда составляли их часть; все это навеки сделает для меня дорогим имя Англии, моей родины, даже если я туда не вернусь. Это и есть для меня родина; в этом соединяется все, что мне в этой мысли дорого.

Однако, я полагаю, Вы не для того платили за это письмо, чтобы читать одни лишь чувствительные излияния: боюсь, что я еще не скоро сделаюсь заправским туристом, но скажу: чтобы попасть в Женеву, мы перевалили через Юру – ответвление Альп. Хлопоты с лошадьми и с огромными гостиничными счетами, с возницами и с врунами-трактирщиками Вы легко себе представите; заполните эту часть картины согласно собственному опыту, и наверняка выйдет похоже. Юрский хребет очень высок. Он образует ландшафты поразительной красоты. Непроходимые сосновые леса, где не ступал человек и куда ему не добраться, простираются здесь во все стороны. Порой они спускаются по склону горы, сопровождая путника в долину, одевая отвесные скалы, цепляясь узловатыми корнями за голые расселины. Иногда дорога подымается высоко в царство вечной стужи, и там лес становится реже, а деревья гнутся под тяжестью снега. Деревья здесь поражают своей величиной и разбросаны отдельными купами по белой пустыне. Я еще не видел более дикой и мрачной местности, чем та, которую мы проехали за последний день пути. Безмолвие, свойственное этим безлюдным горам, составляло странный контраст с голосами наших проводников, ибо в здешних местах приходится нанимать несколько человек, чтобы помогать лошадям тащить экипаж по снегу и не давать ему свалиться в пропасть.

Сейчас мы в Женеве; здесь или в окрестностях мы, вероятно, пробудем до осени. Но очень скоро, через две-три недели, я, возможно, вернусь в Англию для участия в последних усилиях Лонгдилла324 по устройству моих дел; разумеется, я при этом повидаюсь с Вами; а пока мне интересно все, что Вы напишете о себе.

Мери сейчас занята, пишет; иначе она написала бы Вам по-латыни, на которой мне не удается выражать свои мысли. Не жду от Вас подражания тому, что Вы наверняка сочтете непростительным и варваризмами.

П. Б. Шелли

Томасу Лаву Пикоку

Женева, 17 июля 1816

Мое желание найти уголок на земле и назвать его нашим домом, и убеждение, что привязанность к этому уголку является источником прекрасных и добрых чувств, наконец привело меня к решению приобрести такое жилище.

Вы – единственный человек, который достаточно расположен ко мне, чтобы с охотою заняться этим делом, и вкусы которого достаточно схожи с моими, чтобы я мог доверить Вам его осуществление.

Я не обременяю Вас извинениями по поводу хлопотливого поручения. Это всего-навсего переговоры о найме дома, приведение в порядок запущенного сада, починка какой-нибудь изгороди и перевозка книг. Мне ничего не нужно, кроме сельского образа жизни и дальних прогулок.

Хорошо бы, если б Вы перевезли из Бишопгейта все мои книги, всю мебель и все