с нами после смерти, но то, что перед ней, – видели своими глазами. Именно поэтому литература о войне – самый свободный раздел советской и русской литературы. После того, что пережили, – кто судия? Хотя, увы, жить перед лицом жизни довольно часто оказывалось куда как мутнее, чем перед лицом смерти.

Важно вспомнить всех. Но газетная колонка – скромный жанр, в ней отмеренное число знаков. Ну а кроме того, по сей день не могу забыть давнего, почти двадцатипятилетней давности, разговора с Григорием Яковлевичем Баклановым. Это было в 1990 году. Он позвонил мне, прочитав мои соображения о военной прозе, посвященные 45-летию Победы, сказал с солдатской определенностью: «Миша, никогда не ставьте мое имя рядом с именем Бондарева», – и повесил трубку, не дожидаясь моего ответа. Мне не надо было объяснять, что он имел в виду, хотя они принадлежали к одному поколению – и человеческому, и писательскому. Но судьбы оказались разными. Г. Бакланов никогда не стал бы писать сказки о Сталине.

Жизнь перед лицом жизни – дело в высшей степени многотрудное: люди устают от правды войны, равно как и от правды мира. Мир символов, как кажется, комфортнее и безопаснее. Но это иллюзорный комфорт и мнимая безопасность. Которые неизбежно приводят к новой беде. Помните, как у А. Твардовского: «А всего иного пуще / Не прожить наверняка – / Без чего? Без правды сущей, / Правды, прямо в душу бьющей, / Да была б она погуще, / Как бы ни была горька»?

Но хотел ли я узнать всю правду о смерти моего брата и моей сестры, о смерти их матери, первой жены моего отца, которых сожгли в январе 1942 года в синагоге в местечке под названием Хмельник Винницкой области? Все жуткие подробности их жизни под фашистами, которые были страшнее смерти? Они не успели эвакуироваться, отец уже был на фронте, – семья еврея и комиссара была обречена. И эта смерть тех, кого сожгли, как говорили мне местные жители, была еще легкой по сравнению с тем, что фашисты вытворяли с другими. Я приехал узнать правду об их жизни и смерти, но не мог ничего слушать, мне казалось, что такого не может быть между людьми. Только ходил от одного захоронения к другому, надеясь, что их предсмертный крик отзовется в моем сердце.

Май 2014

Политика и судьба

6 июня нынешнего года в Национальной библиотеке Берлина пройдет церемония открытия очередного перекрестного Года между Россией и Германией. На этот раз он будет посвящен языкам и литературам наших стран. Среди важных сближений между русскими и немцами – эта дата, 6 июня, одна из наиболее счастливых. В этот день в Москве в 1799 году родился А.С. Пушкин, а в Любеке в 1875 году появился на свет Томас Манн. Именно поэтому открытие и закрытие Года приурочено к этому июньскому числу, – тем более что в 2015-м исполнится 140 лет со дня рождения одного из самых важных для мировой культуры литераторов и мыслителей XX века. Немецкая программа Года начнется в Москве 13–14 сентября в московском саду «Эрмитаж».

В министерстве иностранных дел ФРГ было подписано соответствующее заявление о предстоящем событии, которое включает в себя более ста двадцати проектов с обеих сторон. При всех сложностях современной внешнеполитической практики сотрудничество в сфере культуры, образования, молодежи, спорта и, возможно, СМИ должно сохраниться в прежнем объеме. Фактор человеческого, гуманитарного общения не должен зависеть от политической конъюнктуры – такова позиция российского руководства. И, похоже, ее разделяют не только в Москве, но и в других европейских столицах. Прежде всего в Берлине, хотя бы потому, что немцы не без оснований считают свою страну своеобразным мостом между Россией и западным миром. На то есть свои, весьма серьезные, основания.

Несмотря на две кровопролитнейшие войны в истории XX века, взаимодействие русской и немецкой культур, коллективного сознания весьма глубоко. Как русские постоянно ведут внутренний диалог с немцами, так и немцы в непрерывном диалоге с русскими. Достаточно вспомнить легенду о гусином пере Иоганна Вольфганга фон Гёте, которое он подарил Александру Сергеевичу Пушкину, послав его в Россию с Василием Андреевичем Жуковским, тем самым выделив творца Онегина и Татьяны среди современных немецких и русских поэтов. Или непрекращающийся поныне диалог Обломова и Штольца из бессмертного романа Ивана Александровича Гончарова – при том понимании, что русский Обломов воспитан на немецкой философии, а немец Штольц укоренен в русской жизни. Не будь этого тысячелетнего – с Новгородских времен – навыка общения, мы бы так скоро не преодолели разлома после двух великих войн, не пришли к национальному примирению, которое дает знать о себе в самых разных сферах жизни.

Недавно газета «Цайт» опубликовала обширную статью о том, что многие граждане ФРГ высказывают недоумение по поводу позиции немецких СМИ в отношении России и российской политики. Расхождение взглядов общества и прессы очевидно было, начиная с зимней Олимпиады в Сочи, когда празднично-яркие прямые трансляции выглядели диаметрально противоположными мрачным комментариям журналистов. Подобный же контраст суждений вызвали события на Украине и вокруг нее. Поначалу я подумал, что неудовольствие позицией СМИ выражают прежде всего те, кто сформировался и вырос в ГДР. Но оказалось, это вовсе не так. Для многих немцев отношения с Россией имеют экзистенциальный, бытийный характер, который глубже политической сиюминутности. Похожее отношение к Германии существует и в России.

Разумеется, свою роль играют экономические отношения между нашими странами, которые связывают сотни тысяч людей. Но было бы неверно думать, что в эмоциональных оценках тех или иных политических событий люди руководствуются только прагматическими интересами. Здесь многое зависит от культурно-исторического кода взаимосвязи двух народов. Память о немецкой барышне, ставшей Екатериной Великой и преобразовавшей Россию куда более гуманными методами, чем Петр I, – перевешивает многие мрачные страницы общей истории. Равно как и воспоминания немцев о дочери Павла I, Марии, великой герцогине Саксен-Веймар-Эйзенахской, приумножившей культурную славу города Гёте и Шиллера. Все это общеизвестно, но бывают исторические моменты, когда общеизвестное приобретает особое значение.

Разумеется, не стоит предаваться иллюзиям. Те красные флажки, которыми западные политики выгородили пространство для гуманитарного сотрудничества, безусловно, воздействуют на особо восприимчивых участников процесса. Некоторые зарубежные партнеры под теми или иными предлогами отказываются от запланированных гастролей или выставок. Чаще всего под влиянием попечительских или наблюдательных советов, куда входят люди с разными интересами и взглядами. Не замечать этого недальновидно. Но успехи «балетной дипломатии» в нынешней обстановке имеют особый вес. И недавний успех Театра Бориса Эйфмана в Великобритании, и позавчерашний триумф Большого в Вене