– Дэнси, – сказал Локк, – ты слышал, что он сказал?

Тот не мог скрыть ужаса от настойчивости Локка, но кивнул.

– Ты свидетель.

– Как скажешь, – ответил англичанин.

Черрик почувствовал, как где-то в глубине его тела рыбья кость, которой он подавился еще в деревне, повернулась в последний раз и добила его.

– Он сказал «да», Дэнси? – поинтересовался Тетельмен.

Дэнси физически чувствовал, в какой опасной близости от бычьей шеи и широких плеч Локка стоит. Он не знал, что сказал умерший, но разве это имело значение? Земля же в любом случае достанется Локку.

– Он сказал «да».

Локк встал и вышел за новой чашкой кофе.

Дэнси хотел закрыть мертвому глаза, но даже от такого легкого касания веки порвались и глазные впадины наполнились кровью.

Черрика похоронили тем же вечером. Труп хоть и лежал во время полуденной жары в самой холодной части сарая, среди бакалеи, но уже стал разлагаться, когда его начали зашивать в парусину. Той же ночью Штумпф пришел к Локку и предложил ему в придачу к доли Черрика последнюю треть территории. Реалистично мыслящий Локк был не против. На следующий день заключили кабальное соглашение. Вечером, как и надеялся Штумпф, прибыл грузовой самолет. Локк, уставший от презрительных взглядов Тетельмена, тоже решил лететь в Сантарен, надеясь, что выпивка позволит забыть джунгли на несколько дней и вернуться со свежими силами. Он собирался закупить припасы и по возможности нанять надежных водителя и охранника.

В салоне самолета было шумно и тесно. Штумпф и Локк за весь скучный полет не обменялись ни словом. Штумпф просто смотрел на проносившуюся внизу чащу, хотя пейзаж практически не менялся – темно-зеленый лесной массив, в котором иногда сверкали островки воды да дымок поднимался там, где выжигали джунгли. Больше ничего.

В Сантарене они напоследок пожали друг другу руки, отчего каждый нерв в руке Штумпфа заныл и на нежной коже между указательным и большим пальцем открылась трещинка.

Сантарен не походил на Рио, раздумывал Локк, пока брел в бар на южном конце города, который посещали ветераны Вьетнама, по временам любившие поглазеть на шоу с животными. Подобные зрелища были одним из немногих удовольствий Локка – он без устали мог пялиться на местных женщин, отдающихся с застывшим лицом собаке или ослу за несколько зеленых бумажек. Женщины в Сантарене были в массе своей такими же безвкусными, как пиво, но красота противоположного пола Локка не интересовала. Важность имело лишь тело – в рабочем состоянии и незаразное. Разыскав бар, он подсел к какому-то американцу и весь вечер обменивался с ним скабрезностями. Уже после полуночи, когда шоу ему поднадоело, он купил бутылку виски и отправился восвояси, ища кого-то, на чье лицо сможет навалиться всем своим весом.

Косоглазая женщина уже готова была склониться к пустячному грехопадению с Локком – от которого, правда, она отказывалась, пока очередной стакан не убедил ее, что пора прекращать корчить из себя невинность, – как в дверь постучали.

– Блядь, – сказал Локк.

– Si, – сказала женщина. – Плять. Плять.

Похоже, это было единственное известное ей английское слово.

Локк, не реагируя на ее слова, неловким пьяным движением передвинулся к краю продавленного матраса. Стук раздался снова.

– Кто там?

– Сеньор Локк? – высокий голос за дверью был явно мальчишеским.

– Да? – сказал Локк. Его брюки затерялись где-то среди смятых простыней. – Да? Что тебе нужно?

– Mensagem, – сказал мальчик. – Urgente. Urgente.

– За мной?

Он нашел брюки и натянул их. Женщина, отнюдь не расстроенная его уходом, смотрела с изголовья кровати, поигрывая пустой бутылкой. Застегнувшись, Локк в три шага проделал путь от кровати до двери и открыл ее. Стоявший в темном коридоре мальчик, судя по черным глазам и особому оттенку кожи, имел индейские корни. На нем была футболка с надписью «Coca-Cola».

– Mensagem, Señor Locke, – сказал он снова, – надо больница.

Мальчик пялился на женщину в кровати за спиной Локка. На его лице расплылась ухмылка от уха до уха.

– Больница? – сказал Локк.

– Sim. Больница «Sacrado Coraçã de Maria».

Это мог быть только Штумпф, подумал Локк. Кому еще в этом захолустном аду он мог понадобиться? Никому. Он посмотрел на ухмыляющегося ребенка сверху вниз.

– Vem comigo, – сказал мальчик, – vem comigo. Urgente.

– Нет, – сказал Локк. – Я не пойду. Не сейчас. Понимаешь? Потом. Потом.

– Tá morrendo, – сказал мальчик, пожав плечами.

– Умирает? – спросил Локк.

– Sim. Tá morrendo.

– Да и пусть. Понял меня? Вернись и скажи, что я приду, когда освобожусь.

Мальчик снова пожал плечами.

– E meu dinhheiro? – сказал он, пока Локк закрывал дверь.

– Иди к черту, – ответил тот и ударил ребенка по лицу.

Когда, спустя два часа и один неуклюжий половой акт с равнодушной партнершей, Локк открыл дверь, то обнаружил, что мальчик в отместку нагадил на пороге.

Больница «Sacrado Coraça de Maria» была неподходящим местом, чтобы болеть. Лучше умереть дома в собственной постели в компании своего пота, чем оказаться здесь, думал Локк, идя по тусклым коридорам. Даже вонь дезинфектантов не заглушала запахи больной плоти. Боль пропитывала стены, из нее состоял налет на лампах, она липким слоем покрывала немытый пол. Что случилось со Штумпфом? Потасовка у барной стойки или не сошелся c сутенером в цене на женщину? Но немец был слишком глуп и убог, чтобы вляпаться во что-то подобное.

– Сеньор Штумпф? – спросил Локк идущую навстречу женщину в белом. – Я ищу сеньора Штумпфа.

Медсестра покачала головой и указала на человека, который с усталым видом курил маленькую сигару. Локк подошел к мужчине, окутанному облаком вонючего дыма.

– Я ищу сеньора Штумпфа, – сказал он.

Мужчина вопросительно взглянул:

– Вы Локк?

– Да.

– Ага.

Курильщик выбросил сигару, чей едкий дым мог бы вызвать обострение у какого-нибудь тяжелого пациента.

– Я доктор Эдсон Коста, – сказал он, протягивая Локку холодную руку. – Ваш друг всю ночь ждет, чтобы вы пришли.

– Что с ним случилось?

– Он повредил глаз, – ответил Эдсон Коста, явно равнодушный к состоянию своего пациента. – И у него есть маленькие ссадины на руках и лице. Но он не хочет, чтобы кто-то подходил близко. Он сам себе доктор.

– Почему? – спросил Локк.

Врач выглядел озадаченно.