— Зачем?

— Хотел доказать себе, что я не глупее некоторых людей.

— Ради чего?

— Ради того, чтобы не чувствовать себя беспомощным кретином, — озлился вдруг Котов. — Вас, видно, никогда не предавали. Вы не знаете, что чувствует человек, которого променяли на бумажки, именуемые деньгами.

— Это что-то личное?

Котов усмехнулся с нескрываемым сарказмом:

— Куда уж больше. От меня ушла жена.

— От многих уходят жены, но пока еще, насколько мне известно, никто не пытался из-за этого ограбить Алмазный фонд.

— А я и не грабил. Это сделал Марафонец и его люди. Я только купил алмазы. Вот и все.

— И все равно, я не понимаю…

— Знаете, что она сказала мне, перед тем как уйти? «Я думала, что ты станешь полковником». Вот о чем она думала! Я должен был стать полковником, начальником отдела! Начальником ФСБ! Чтобы обеспечить ей счастливую жизнь! Так и сказала: «обеспечить счастливую жизнь»! — Котов вновь улыбнулся, но через силу, стеклянно. — Зато ее новый избранник имеет очень хорошие связи и большие возможности. А уж выскочив за него, моя благоверная пустилась во все тяжкие. Он смотрит на это сквозь пальцы, так как и сам не отличается чистотой нравов. Вероятно, это и называется «счастливая жизнь». Они друг другу не мешают. Короче говоря, меня променяли на деньги. Продали. А этот ее мозгляк оказался еще и паршивым дельцом. Честно говоря, сперва я хотел его просто «кинуть», это не составило бы большого труда. Потом мне стало интересно: если он такой хреновый делец, откуда же у него деньги? Думал, может, это я, ущербный, не умею заработать. Оказалось, что денежки у этого парня «воздушные». Его папочка, не последний, кстати, человек в бывшем КПССовском правительстве, пару лет назад выбил у государства кредит. Правда, беспроцентный, но зато равный годовому национальному доходу небольшой европейской страны. Не для себя, конечно, упаси бог! Для любимого сыночка. Отпрыск не мудрствуя лукаво взял да и купил на эти деньги несколько государственных же предприятий. Не без помощи папочки опять-таки. Через пару месяцев, пользуясь протекцией родителя, уже сам сынок взял кредит, годок-другой покрутил его, а в результате вернул оба кредита государству с большой «благодарностью» нужным людям. В крупных, разумеется, и очень зеленых купюрах. Одна незадача: за пару лет реальная покупательская способность возвращаемых денег снизилась до стоимости коробки мороженого, но кому какое до этого дело? А потом почтенный папашка ринулся на государственную пенсию. Неплохую, между прочим, получил. Вы столько и в лучшие годы не зарабатывали. Теперь он, не жалея живота своего, горбатится на мировой капитал коммерческим директором в фирме собственного сынка. Причем у фирмы этой не бывает проблем, никогда и ни на каких уровнях. А знаете, сколько заср…цы выложили за четыре гигантских — не убыточных, кстати! — завода? Чуть меньше, чем стоят два коммерческих ларька на Садовом. Вот так. Блат до сих пор великая вещь. Только теперь он, по-моему, называется немного иначе. Взаимовыручка.

— И тогда вы решили доказать себе, что вы ничуть не глупее этого дельца, да? — жестко спросила Вероника. — Купить государственную собственность за государственные деньги, используя свои связи и знания.

— И при этом остаться безнаказанным, — улыбаясь пусто, заметил Котов. — Однако, как человек принципа, я решил заплатить за покупку столько, сколько она стоит, и даже больше.

— Вы психопат, — категорично заявила девушка. — Самый настоящий. Вас надо упрятать в дурдом.

— Нет. — Котов подался вперед. В глазах его застыли льдинки. — Я — гений. Если бы не эта, мать ее, машина и не дурак Марафонец, вам бы не удалось вычислить меня. Но все равно я сделал то, что намеревался. Вам ничего не удастся доказать. И никому не удастся!

— Самый настоящий сумасшедший, — повторила Вероника, но уже тихо. — Честно говоря, боюсь, что вы выкинули камни.

— Не собираюсь этого делать. Алмазы в надежном месте. Они мои. Я их купил.

— Но нарушили схему, — вдруг воскликнула девушка. — Вы нарушили схему!

— Чем же?

— В отличие от этого дельца, вы НЕ ВЕРНУЛИ кредит государству.

— Но он не вернет государству заводы!

— А вы вернете камни?

— Естественно. Зачем они мне? Я уже ЗАВЕЩАЛ свою покупку государству. Оно получит камни назад, но только после моей смерти. — Котов поднялся. — Устал. Пора идти.

Майор взял со стола пистолет, сунул его в кобуру. В этот момент за окном вдруг мелькнули черные тени, практически неразличимые на фоне тусклого вечернего неба. И все же Вероника заметила их. Она еще не поняла, что это такое, и инстинктивно втянула голову в плечи, а осколки уже барабанили по подоконнику, столу, паркету. В оскаленные стеклом оконные проемы скользнули две темные, размытые сумерками фигуры. Когда Вероника обернулась, еще трое штурмовиков застыли на пороге, держа наперевес короткие автоматы. Как они открыли дверь? Вероника не слышала, чтобы щелкнул замок. Наверное, из-за звона стекла.

— Простите, Вероника Глебовна, за выбитые окна, — в комнату вошел Беклемешев. — Но возникла критическая ситуация. Существовала вероятность того, что этот человек, — он кивнул в сторону Котова, — предпримет попытку убить вас. Надеюсь, все в порядке?

— Я цела и невредима, — обескураженно ответила девушка. — Вопрос в том, как мне сегодня ночевать без стекол.

— Рабочий из РЭУ ждет в соседней квартире, — сказал Беклемешев. — Не волнуйтесь. — Он повернулся к бывшему начальнику и громко сообщил: — Александр Яковлевич Котов, вы арестованы. Сдайте оружие!

Котов, все еще державший руку под полой пиджака, хмыкнул:

— На каком основании?

— Вы обвиняетесь в организации ограбления Алмазного фонда!

— Это серьезное обвинение, Зиновий. У тебя есть доказательства?

— Мы записывали ваш разговор через стену, из соседней квартиры.

Котов повернулся к Веронике:

— Вы додумались?

— Нет, — покачала головой девушка. — Я не знала, как будут действовать ваши коллеги.

— Неужели сам дошел, Зиновий? Похвально, похвально. Ты, надеюсь, хорошенько подумал, прежде чем наступить в эдакую кучу навоза… Голословные обвинения офицера ФСБ, тем более вышестоящего начальника, — это, знаешь ли, не шутка. Тебя, Зиновий, запросто можно привлечь за клевету.

— Я же сказал: у нас есть запись.

Котов засмеялся:

— Ты ведь, Зиновий, не включаешь режим контроля записи, да? Предпочитаешь пользоваться стетоскопом. До чего же вы предсказуемы, оловянные солдатики!

Он наклонился, поднял стоящий у кресла атташе-кейс и, щелкнув замками, распахнул крышку.

Беклемешев побледнел. На лице его отразилась растерянность. Повернувшись к одному из оперативников, капитан скомандовал:

— Проверь. Живо.