Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А я-то думал, что все вы, пастухи, когда пасете стадо, коротаете время, играя на дудочках или флейтах. И это лишний раз доказывает: не стоит верить тому, что узнал не из первых рук.
— Это Ранд пастух, — буркнул Мэт. — Он на дудочках играет, а не я.
— Да, верно, кое-какие способности у него есть. Может, нам с тобой, парень, поработать над жонглированием? По крайней мере, это у тебя получше выходит.
— Том, — сказал Ранд, — не знаю, чего ради ты так стараешься. — Он бросил взгляд на матроса и понизил голос. — В конце концов, мы же не хотим на самом деле стать менестрелями. Для нас это всего лишь ширма, пока мы не найдем Морейн и остальных.
Том потянул себя за кончик уса и уткнулся взглядом во что-то на гладкой темно-коричневой коже футляра флейты, лежащего у него на коленях.
— А что, если мы их не найдем, парень? Ничего же не говорит за то, что они хотя бы в живых остались.
— Они живы, — твердо заявил Ранд. Он обернулся к Мэту, ища у него поддержки, но брови того сдвинулись к переносице, губы превратились в ниточку, а взгляд уперся в доски палубы.
— Ну скажи же, — обратился к Мэту Ранд. — Зачем так сердиться, если не умеешь играть на флейте? Я тоже не умею, разве только чуть-чуть. Раньше же ты никогда не хотел играть.
Мэт поднял глаза, по-прежнему хмурясь.
— А вдруг они погибли? — тихо произнес он. — Нам придется смириться с этим, верно?
Впередсмотрящий на носу внезапно закричал:
— Беломостье! Впереди Беломостье!
Долгую минуту, не желая верить, что Мэт смог сказать нечто подобное будто мимоходом, Ранд смотрел ему в глаза, а вокруг кипела суматоха: матросы готовились подводить судно к пристани. Мэт сердито глядел на Ранда, втянув голову в плечи. Ранду хотелось сказать ему сразу очень многое, но он не мог найти слов. Они должны верить, что остальные живы. Должны верить. А почему? — въедливо вопрошал голосок где-то глубоко-глубоко. Чтобы все закончилось, как в каком-нибудь из преданий Тома? Герои находят сокровище и побеждают злодея, а потом живут долго и счастливо? Кое-какие сказания кончаются совсем не так. Иногда даже герои умирают. А разве ты герой, Ранд ал'Тор? Разве ты герой, овечий пастух?
Вдруг Мэт вспыхнул и отвел глаза. Нерадостные мысли отступили, освободив Ранда из своих цепких когтей, и он вскочил, и устремился сквозь суету к борту. Мэт поплелся за ним, даже не стараясь уворачиваться от проносящихся по палубе матросов. Команда сновала по судну, шлепая босыми ногами по палубе, волоча канаты, привязывая одни тросы и отвязывая другие. Одни выносили из трюма большие клеенчатые мешки, набитые шерстью под завязку так, что едва не лопались, а другие в это же время готовили канаты толщиной с руку Ранда. Несмотря на спешку, все двигались с уверенностью людей, которые прежде проделывали то же самое тысячу раз, но капитан Домон тяжело вышагивал туда-сюда по палубе, выкрикивая команды и браня тех, кто, на его взгляд, действовал недостаточно проворно.
Ранд не мог оторвать взгляд от чуда, сияющего за плавной излучиной Аринелле, которую огибало судно. Он знал о нем по песням и историям, по рассказам торговцев, но теперь воочию узрел легенду.
Над широкой рекою высокой аркой изгибался Белый Мост, раза в два-три выше, чем поднималась мачта «Ветки»; и весь, целиком, сиял в лучах солнца молочной белизной, впитывая свет в себя, а потом как бы искрясь изнутри. Тонкие опоры из того же материала уходили в глубину, а вокруг них бурлило водоворотами сильное течение, и они выглядели слишком хрупкими, чтобы держать на себе тяжесть пролетов. Весь мост казался словно бы высеченным из одного-единственного камня или отлитым в одной форме рукой гиганта — широкий и высокий, взметнувшийся через реку с фантастическим изяществом, которое едва не заставляло забыть о его величине. В общем, мост своей громадой затмевал город, раскинувшийся у его подножия на восточном берегу, хотя Беломостье намного превосходило Эмондов Луг: каменные и кирпичные дома такие же высокие, как в Таренском Перевозе, и деревянные пристани, тонкими пальцами вытянувшиеся в реку. Небольшие лодки густо усеивали гладь Аринелле, тянули сети рыбаки. И над всем этим возвышался и сиял Белый Мост.
— Похоже на стекло, — произнес Ранд, ни к кому не обращаясь.
Проходящий позади него капитан Домон остановился и заложил большие пальцы за широкий пояс.
— Нет, парень. Чем бы оно ни было, это никак не стекло. Какой бы сильный дождь ни шел, мост никогда не бывает скользким, и лучшее зубило в самой сильной руке не оставит на нем ни царапины.
— Реликт Эпохи Легенд, — сказал Том. — Вот чем он должен быть, я всегда так думал.
Капитан угрюмо хмыкнул.
— Может статься, и так. Но тем не менее польза от него по-прежнему есть. Может, и кто-то другой его построил. Он не должен быть работой Айз Седай, направь меня удача. Он не должен быть таким старым, как все остальное, ими созданное. Давай, гни спину, ты, дурак проклятый, небось не переломишься!
Домон заторопился дальше по палубе. Ранд уставился на мост с еще большим интересом и удивлением. Из Эпохи Легенд. Значит, сделан Айз Седай. Так вот почему капитан Домон вел себя так странно, когда начал тот разговор о чудесах и диковинках, таящихся в мире. Работа Айз Седай. Одно дело — услышать о таком, другое — увидеть, прикоснуться. Ты понимаешь это, правда? На краткий миг Ранду показалось, будто тень рябью пробежала по мелочно-белому сооружению. Он перевел взгляд на приближающиеся причалы, но уголком глаза по-прежнему видел мост.
— У нас все получилось, Том, — сказал Ранд, потом принужденно рассмеялся: — И никакого бунта.
Менестрель только крякнул и дунул в усы, но два матроса, возившиеся неподалеку с канатом, бросили на юношу острые взгляды, а затем опять склонились над работой. Ранд оборвал смех и постарался не смотреть на эту парочку, пока судно приближалось к Ведомостью.
«Ветка» плавно свернула у первого причала — толстые балки плотно сидели на тяжелых, просмоленных сваях, — и остановилась, сдав назад, табаня веслами, вокруг лопастей вспенились водовороты. Весла тут же втянули на борт, матросы бросили швартовы людям на причале, которые с шуточками принялись обматывать их вокруг причальных тумб. А через борт уже перебрасывали мешки с шерстью, чтобы защитить корпус судна от ударов о сваи.
Еще судно не успели подтянуть к причалу, как у пристани появились коляски — высокие, черного цвета, глянцевито сверкающие лаком, у каждой из них на дверце большими буквами, золотыми или алыми, были выведены имена. Когда перебросили сходни, по ним, торопясь, зашагали приехавшие в этих колясках, гладковыбритые мужчины в долгополых бархатных одеждах, плащах на шелковой подкладке и мягких полотняных туфлях, каждого господина сопровождал просто одетый слуга, несущий окованный железом денежный ящик.
Они приблизились к капитану с деланными улыбками, которые испарились, когда тот вдруг гаркнул им в лицо:
— Эй! — Домон ткнул толстым пальцем мимо них, и Флоран Гелб, проходящий вдоль борта, замер на месте, словно громом пораженный. Синяк на лбу Гелба от башмака Ранда уже сошел, но он по-прежнему время от времени притрагивался пальцами к этому месту, словно напоминая о нем самому себе. — На моем судне ты спал на вахте в последний раз! Как и на любом другом, которое будет моим. Иди куда угодно — на пристань или в реку, — но вон с моего судна! Немедля!