Ринго не замкнулся. Он очень открытый и дружелюбный — самый милый из битлов. Он совершенно не эгоцентричен. Морин считает, Ринго мог бы добиться гораздо большего, если б захотел.

«Это же он придумал разукрасить блестками. Он вам что, не сказал? Это пустяк, я понимаю, но он никогда не выставляет свои заслуги напоказ… Я думаю, он часто себя недооценивает. Забывает свои прекрасные идеи, потому что считает, будто он не творческая личность. Говорит, хорошие идеи — не его стезя. Но ему много чего прекрасно удается. Он хорошо рисует. По-моему, фильмы пойдут ему на пользу, — надеюсь, они будут успешными. У него все прекрасно получается. А какой он танцор!»

Ринго — гораздо ярче, нежели может показаться. И в реальной жизни красивее, чем на фотографиях, — у него глубокие голубые глаза. В группе он вовсе не шут и не любимчик-талисман. Его мнение значит не меньше, чем мнение остальных. Но на фоне более ярких талантов Пола и Джона Ринго держится еще скромнее, чем на самом деле. Однако битлы полагаются на него. Ринго — жизненно важный элемент группы, он привносит в нее то, в чем битлы нуждаются, — сентиментальность, но также здравый смысл, человечность. У него немало хороших идей по поводу «Битлз» и самого себя.

«Мне кажется, мы четверо равны и составляем единое целое. Мы разные и в то же время похожи.

Когда есть звезда или лидер и аккомпанирующая группа, можно его принять, а можно уйти. А когда нас четверо, можно ассоциироваться с одним из нас, но любить и остальных. Если вам не нравится Элвис — все, приехали. А нас четверо, есть из чего выбирать.

Мы никогда не соперничали, ни наедине, ни на публике, хотя у каждого есть свои фанаты.

Если бы мы встали перед миллионной толпой поклонников и предложили им выбрать, то к Полу, пожалуй, выстроилась бы самая длинная очередь. Джон и Джордж на втором месте. А Ринго на последнем. Мне так думается. Сразу видно по письмам фанатов и воплям на концертах.

Фанаты Джона не очень любят Пола, и наоборот. А меня любят и те и другие. Они все любят меня, помимо своих основных героев. Может, если подсчитать суммарные голоса, я даже выиграю.

Все хотят охранять меня и оберегать. Я это понимаю. Сентиментальный маленький Риччи вызывает материнские чувства. В детстве было то же самое. И со взрослыми женщинами, и с девушками. Полу тоже это свойственно.

Такой уж я есть. И зачем это менять? Правда, время от времени охота стать другим. Когда меня зовут сниматься, я вот думаю, надо бы сыграть какого-нибудь законченного мерзавца. Было бы забавно. Посмотреть на реакцию публики.

Я не творческий человек. Я это знаю. Но люди ждут, что я захочу творить. Шлют письма — мол, чего бы мне не попробовать. Пару лет назад я попробовал, написал две песенки, но получилось вторично, а я даже и сам не понял.

Когда нет творческой искры, это несколько угнетает. Ты знаешь: люди думают, что ты нетворческий. Но не могут же все четверо быть творцами? Половины уже достаточно. Ты вспомни, сколько групп — хороших групп — вообще ничего не могут написать.

Я бы рад уметь, конечно. Это слегка давит, когда понимаешь, что не умеешь. У меня есть рояль, но я на нем толком не играю. Иногда бывает такое чувство — вот прямо чувствую, что сегодня возьму и напишу хорошую песню. Но стоит взяться, и ничего не получается. Не умею. Могу в до мажоре — но только на двенадцать тактов[237]. Это шутка такая. Вообще ничто.

Иногда мне не по себе — сижу в углу за барабанами, играю, что велят. Когда ударники из других групп говорят, что вот тот кусок был классный, я знаю, что мне, скорее всего, другие сказали так сделать, хотя хвалят меня.

Мне нравится снимать кино, но иногда бесит. Это же все интуитивно, понимаешь? Снимаешь и надеешься, что сложится, что получится хорошо.

Но кино мне интересно — раз я не умею писать и сочинять, можно и в кино себя попробовать.

Многим понравилось, как я сыграл в „A Hard Day’s Night“, я знаю, но я тогда вообще не понимал, что происходит. Вот та сцена с мальчиком на берегу канала, которую все так полюбили. Я был никакой. Котелок вообще не варил. Накануне я не спал всю ночь. Выхожу в этом своем плаще, от усталости чуть не падаю. Ни рукой не могу шевельнуть, ни ногой. Дик на меня орал, чтоб я врубился. А получилось нормально. Когда я камень пытаюсь отфутболить — это я придумал. Ага. Но все остальное придумал Дик. Я был совсем не в себе.

После того фильма мне много чего предлагали, но все звездное, чтоб я продолжал в том же духе. Я чуть было не согласился на роль доктора Ватсона в фильме про Шерлока Холмса, но решил, что это для меня чересчур. Я пока не хочу браться за серьезное. Провалиться — это было бы ужасно. А вот небольшая роль — это хорошо, ответственности поменьше. И если получится, я рискну попробовать роль посерьезнее.

Я согласился играть в „Кэнди“[238] потому, что роль была невелика и там снимались другие звезды — Марлон Брандо, Ричард Бёртон. Я подумал: фильм вытянут они, а я у них поучусь. У меня была роль испанского садовника, почти без слов, и снимался я всего десять дней.

Конечно, я не умею играть. Я не знаю как. Я смотрю актеров по телевизору. Сразу видно, что они актеры, у них мимика — ух! Ты бы видел их глаза. Я так не умею. Я вообще ничего не делаю. Прямо не знаю. Может, это и есть актерство».

По словам Ринго, он не будет горевать, если завтра все, что у него есть, просто исчезнет. Он по-прежнему считает, что ему фантастически повезло и он заработает себе на хлеб, даже если опять придется слесарничать.

«Хотя нет, слесарничать я бы теперь вряд ли смог. Я же пошел играть в группы и не доучился. Не появись Рори Сторм, а потом „Битлз“, так и шатался бы с „тедди-боями“. А сейчас — ну, был бы, наверное, чернорабочим… Конечно, я рад, что не чернорабочий. Приятно быть частью истории — хоть какой-то истории. Я вот чего хочу — попасть в учебники по истории, пусть дети про меня читают».

Писать биографии ныне живущих людей — неблагодарное дело: жизнь не стоит на месте. Опасно фиксировать мнения и факты — они постоянно меняются. К тому времени, когда вы прочтете последние четыре главы, битлы, наверное, сами не согласятся с доброй половиной того, что наговорили. И вероятно, уже успеют подыскать себе новые дома.

Зато, работая с живыми героями, получаешь материал из первых рук — если, конечно, тебе согласны уделить время. В данном случае битлы охотно сотрудничали с автором, хотя воспоминания о битломании нагоняли на них смертную тоску. К счастью, этот этап детально описан, но, поскольку книга задумывалась как хроника, я постарался поговорить о битломании в общих чертах.