– Леди мама, бросьте мне платок! – кричит Яков, и я перегибаюсь через перила королевской ложи и бросаю ему свой платок, и он бросается к нему и промазывает снова и снова до тех пор, пока ему не удается его подцепить. И тогда я и его компаньоны аплодируем его умению и настойчивости.

Шотландские лорды умоляют герцога Олбани вернуться, я же не присоединяю свой голос к ним. Пока его нет, Генрих пишет мне о долгосрочном мирном договоре между Англией и Шотландией, гарантирующем мир на приграничных землях. Это длинное вдумчивое письмо, которое ничем не напоминает то, в котором он покрывает меня оскорблениями. Он пишет о своей заботе о родном племяннике, моем сыне, признавая его право наследия английской короны, равно как и шотландской. Он пишет о том, что Господь пока так и не благословил его и королеву сыном, и никто не может сказать, что же стало тому причиной, хотя никто не вправе рассуждать о воле Божьей. Кто знает, возможно, Господь усмотрел, чтобы в один прекрасный день Яков стал королем объединенного королевства. У меня кружится голова от мечтаний, и я уже представляю себе, что со времен короля Артура, правившего Британией, Яков станет первым, кто повторит его подвиг.

Кардинал Уолси присылает мне письмо с выражением своего почтения, чего я совершенно не ожидаю от человека, постоянно обедающего в обществе дядюшки моего бывшего мужа и слышавшего обо мне одни гадости. Даже лорд Дакр сменяет свой тон в общении со мной: теперь я восстановила свой статус английской принцессы и вдовствующей королевы Шотландии. Пока Олбани во Франции, я – единственный регент, и я не вижу препятствий, которые могли бы мне помешать короновать сына следующей весной, когда ему исполнится двенадцать лет. Почему бы нет? Его растили как короля, он с самого начала знал о своей судьбе и получил обучение и воспитание, как подобает королю. Верный Дэвид Линдси охранял его и служил ему всю его жизнь. Никто из людей, впервые встречавших юного короля и его сдержанную и элегантную манеру держать себя, не сомневался в том, что перед ними юноша, входящий в свою пору, в пору своего величия. Двенадцать – хороший возраст взросления для мальчика, и если он подходит для вступления в брак, то почему его нельзя короновать? Что может стать лучшим способом объединить страну, чем коронация короля?

Стоило мне исполниться решимости принудить к этому решению совет лордов, которые склонны к тому, чтобы подождать еще пару лет, как в Шотландию без всякого предупреждения возвращается герцог Олбани, а сын Норфолка, граф Суррей, жестокий командир и сын жестокого командира, сносит с лица земли крохотный городок Джедборо и разрушает аббатство. Просто чтобы показать, что шотландцы беспомощны против силы английской армии.

В отчаянии я пишу Генриху письмо. Так нельзя убеждать шотландских лордов короновать моего сына! Если он хочет управлять Шотландией через меня и Якова, то он должен давать мне денег на подкуп совета, чтобы показать меня миротворцем. Если же он собирается привести Шотландию к повиновению силой, то тогда следует привести армию к Эдинбургу, чтобы навязать правление по закону. Истязание же простых людей, бедняков, живущих в приграничных землях, лишь настроит их против него, превратив в яростных врагов английской короны и заставив лордов относиться ко мне с подозрением.

Разумеется, Олбани вынужден ответить на этот вызов, и он приводит свежие войска, которые собрал, пока был во Франции. На этот раз он привез тяжелые пушки и тысячи наемников. Я разрываюсь на части. С одной стороны, я страстно желаю видеть, как окрепнет Шотландия, и меня восхищает идея нового государства с новыми границами для нового короля, если Олбани удастся продвинуть границу с Англией на юг и присоединить к Шотландии Карлайл и Ньюкасл. Ведь тогда мой сын получит именно то богатое наследие, о котором мечтал его отец.

– А Белая роза, наши союзники, одновременно с нами нападут на них на юге, – говорит мне Олбани, уверенный в том, что я окажу ему поддержку.

Я кладу руку на холодную каменную плиту камина, чтобы удержаться на ногах. Самым большим страхом семьи Тюдор, который мы запомнили еще с детства, было возвращение другой королевской семьи, со стороны нашей матери, – Плантагенетов. Неизменно плодовитые, амбициозные, сестры моей матери и их дети всегда с пристальным вниманием следили за происходящим в нашем королевстве, ожидая удобного момента для возвращения. От Белой розы осталось совсем немного. Ричард де ла Поль, первый кузен нашей матери, видел, как один за другим его братья гибли в боях с моим отцом или на эшафоте. Мой отец принес торжественную клятву, что никто из прежней королевской семьи не вернет себе то, что Тюдоры выиграли на сражении при Босворте. И я выросла на убеждении, что любой из этих претендентов на корону является воплощением ужаса и крайней угрозы жизни и благополучию нашей семьи.

Мое детство нельзя было назвать безмятежным, и самым плохим было известие о том, что один из наших кузенов исчез из двора, приняв сторону, открыто враждебную нам. Я до сих пор помню выражение ужаса на лице моей матери, когда она поняла, что еще один ее родственник обернулся против нас. Поэтому какие бы блага ни сулил мне союз с Плантагенетами, я никогда не пойду на него, тем более против моего брата. Олбани не мог об этом знать, когда искал себе союзника. Я же просто не могу принять Плантагенета, как не могу представить себе союза или дружбы с нашим извечным врагом.

Я спокойно размышляю о нападении на Англию, о добавлении новых земель к наследию моего сына и расширению его королевства, но никогда, никогда в жизни я не стану этого делать при содействии одного из моих проклятых кузенов.

В тот вечер я предала герцога Олбани и, руководствуясь детской преданностью фамилии Тюдор, написала письмо брату:

Герцог Олбани потерпел поражение именно таким образом, каким я советовала его победить. Он заключает непростое мирное соглашение с графом Сурреем, даже не ставя меня об этом в известность. Никто из них больше мне не доверяет. Больше я не слышу ни слова о моем приглашении в Англию, или о том, чтобы в следующем году короновать Якова, или о том, чтобы признать его наследником английской короны. Более того, Генрих урезает мое английское содержание и передает мои долги Франции. Я не понимаю причину его внезапного охлаждения ко мне, тогда как всего несколько месяцев назад я была его шпионом и доверенным лицом. Я представить не могу, что я такого сделала, что могло его так обидеть. В чем дело? Ведь я послужила ему так, как ни один монарх и сестра до меня!

А потом я получаю письмо от моей сестры Марии.