Травкин спустил с поводка овчарку, та взбежала на крыльцо, обнюхала низ двери, встала лапами на дверную ручку, еще раз принюхалась, завертелась на месте, гавкнула и сбежала с крыльца.

По приказу Травкина один из джипов въехал во двор, оставляя четкие следы протекторов в полусантиметровом снегу. Асфальт на пятачке был идеально чист, – безо всяких подтеков и наледей, столь обычно образующихся при чистке дворов нерадивыми дворниками, – и только выпавший за последние три дня снег лежал на нем, как тополиный пух. На сугробе сидели три синегрудых снегиря, неизвестно с чего проснувшихся ночью, и, склонив головки, наблюдали за людьми. Яковенко заметил наверху, на одном из окон, кормушку, а на крыльце – следы белок и птиц.

Бойцы размотали стальной трос, зацепив один конец за дверь, а другой – за машину, Травкин сел за руль и нажал на газ. Заводской брони на джипе не было, но все ж таки бронежилеты и пуленепробиваемые стекла давали кое-какую гарантию. Все присутствующие попадали в сугроб.

Дверь сорвало с петель, и тут же грохнуло. Из окон наверху вылетели стекла, снегири, негодующе чирикая, разлетелись кто куда.

– «Фенька», – чуть презрительно сказал Травкин.

Они вошли внутрь, пустив вперед Сельму. В доме было темно, как в могиле, и Травкин освещал путь мощным фонариком: нажимать на выключатели в этом месте ему не хотелось.

Внутри начиналась обшитая деревом прихожая, без каких-либо признаков человеческого присутствия. Слева тянулся ряд осиротевших гвоздиков: даже старый ватник, и тот никто на них не оставил. Дальше шел коридор, и в его конце через приотворенную дверь виднелся краешек солдатской казармы с двухъярусными кроватями, аккуратно заправленными шерстяными одеялами. Яковенко осторожно шагнул в коридор. Пошел уже третий день, но на него внезапно пахнуло застарелым мужским потом.

– Откуда ты знаешь про эту базу? – спросил Яковенко.

– Пол-Кесарева знало. По всем бандитам шухер пошел, что вот приперлась какая-то спецчасть, отремонтировала базу и тренируется не то корейцев крошить, не то китайцев отражать. Они ни к кому не лезли, и к ним никто не лез.

– Долго они тренировались?

– Неделю. Или две.

Яковенко осуждающе присвистнул.

– А мало ли у нас спецчастей? – с горечью сказал Травкин. Спецчасть на спецчасти сидит и спецчастью погоняет. Вон, таможня и то свой спецназ завела. Скоро санинспекторы будут в краповом берете ходить.

Сельма, виляя хвостом, побежала вниз по лестнице, и оба командира осторожно последовали за ней. Темнота внизу стала еще гуще. Над потолком журчали трубы, да шуршал огонь в мощном газовом котле. Луч травкинского фонаря выхватил из тьмы полуотворенную дверь, обшитую сталью. Сельма без колебаний проскользнула в дверь, и командиры, переглянувшись, последовали за ней.

За дверью располагался тир: солидный, длинный, с мишенями и иссеченной пулями стеной. Яковенко мгновенно бросилось в глаза основное отличие этого тира от тех бесчисленных мест, где он привык тренироваться. Среди мишеней не было вырезанных из дерева фигур заложников: женщины с ребенком, очкастого профессора, согбенного старика, за поражение которых стрелку насчитывали штрафные очки. Для тех, кто тренировался в этом тире, заложники были не объектом защиты, а целью для пули.

Мишеней было пять, и все они были совершенно одинаковые. На каждой из деревянных досок был закреплен стандартный портрет президента Российской Федерации, ценой одна тысяча семьсот рублей, рекомендованный соответствующим циркуляром для размещения в школах, районных отделениях милиции и других публичных местах. Президента можно было узнать по плечам и ушам. Лицо было порвано пулями.

– Интересный спецназ тут тренировался, – сказал Яковенко.

Они поднялись на второй этаж. Сельма по-прежнему вела себя спокойно. Путь сквозь распахнутые двери вел в обширное помещение, перегороженное высокой конторкой для секретарши. Справа от дверей стояли два глубоких деревянных кресла с зелеными потертыми сиденьями, за ними кто-то установил легкие перегородки с фанерными дверями. Яковенко приостановился, изумленный. Это была имитация приемной генерального директора в заводоуправлении Кесаревского НПЗ, и он сам не далее как четыре часа назад отрабатывал проникновение на точно такой же объект.

Яковенко присел, пытаясь найти что-то личное, оброненное кем-нибудь из боевиков, представляя себе, как еще три дня назад они тренировались здесь, залетая в прыжке через распахнутые двери. «У них не было начальства, – внезапно вспыхнуло в голове, – у них не было начальства, которое врет, интригует, изворачивается, лижет задницу. Их начальство тренировалось вместе с ними, и оно готово умереть вместе с ними, и еще оно готово отправить на тот свет вместе с собой хоть сто, хоть пятьсот, хоть тысячу человек. И еще это начальство, когда увольняет человека, не пишет докладных, а просто стреляет в лоб. Гораздо честнее».

На полу, под шкафом, валялась стреляная автоматная гильза.

– Шура, иди сюда, – позвал Травкин.

В конце коридора располагался небольшой кабинет, с продавленными стульями и школьным желто-лысым столом. Форточка кабинета была открыта, и именно за ней висела кормушка для птиц. Сельма шумно чесалась под столом: он не представлял для нее интереса.

На стене висел все тот же портрет российского президента, что и внизу в тире. Прежде чем повесить портрет на стену, его использовали как мишень. Яковенко подумал и снял портрет со стены.

Травкин, один за другим, потрошил ящики стола. В верхнем располагалась куча писанины на незнакомом обоим арабском языке; впрочем, рукописные рисунки в тексте говорили сами за себя. Яковенко видел такие в Чечне в рюкзаках мертвых арабских инструкторов, а Травкин в Ливане, в то время, когда эти будущие инструктора были учениками Травкина. Во втором ящике нашлись парочка кассет без надписи, русский перевод Корана и куча накладных.

Травкин быстро распихал накладные по необъятным карманам «разгрузки» и туда же сунул кассеты.

– Пошли, – сказал он.

Когда спецназовцы сбежали с крыльца, чекисты по-прежнему маялись у входа. Теперь их стало семь, один рассерженно говорил по мобильному.

– Чего-нибудь нашли? – спросил Яковенку парень в бушлате.

Яковенко сунул ему в руки разодранный пулями портрет.

* * *

Яковенко ожидал, что они поедут обратно, но, вырулив на главную дорогу, Травкин приказал бойцу:

– Направо.

– Куда мы?

Травкин, устроившись на заднем сиденье, просматривал захваченные с поличным накладные.

– В районную администрацию. Выяснить, чье это было имущество и кто конкретно его купил.

– Ночь же.

– Ночью только веселей. Понимаешь, Шура. Эта вся мутотень, которую мы видели, стоит охрененную кучу бабок. Это не говоря о транспорте и оружии. Ты заметил катерок у причала? Двести тысяч, как с куста. Не яхточка Барова, но все же. Кто-то же за это платил?