В ответ она прижалась к нему и вдруг ощутила странное умиротворение, какое находишь в теплом доме, когда за окном бушует гроза.

Пробуждение было резким и неприятным. Не понимая, что выбило ее из сна, Флори распахнула глаза. Голова соображала плохо, и понадобилось несколько долгих секунд, чтобы к ней пришло осознание: Дарта рядом нет, но в оранжерее она не одна. Из глубины мрака доносился шелест и тихий скрип – что бы это ни было, звуки издавал не безлюдь, а кто-то другой, мелькающий у самых дверей.

Сердце тревожно заколотилось в горле, дыхание перехватило, и Флори не могла позвать на помощь, а только немо хлопала губами, продолжая наблюдать за тьмой, где таилась угроза. Собравшись с духом, она встала и медленно зашагала к дверям. Плети жимолости, обрамлявшие проем, беспокойно колыхались. Приблизившись еще немного, Флори заметила над соцветиями трепещущий, живой треугольник с белым пятном, в котором отчетливо прорисовывался контур человеческого черепа. Бражник. Очень скоро она увидела и остальных бабочек: они облепили жимолость, словно перезревшие плоды, под чьим весом подрагивали тонкие ветви. Их было так много, что, натыкаясь друг на друга, отвоевывая цветок с нектаром, они издавали неприятный тревожный звук. Но присутствие бражников никак не объясняло, куда исчез Дарт. Если бы что-то случилось, он разбудил бы ее.

Внезапно из коридора донесся грохот, Флори испуганно отскочила от двери, и с десяток бабочек разом взметнулись вверх. Она взвизгнула и прикрыла лицо руками, чувствуя, как мохнатые тельца врезаются в нее, задевают крыльями, кружат где-то рядом. Ей пришлось нырнуть в облако потревоженных насекомых, чтобы выбраться из оранжереи.

Рамы в распахнутом настежь окне продолжали громыхать от сквозняка. Захлопнуться им не давало плечо Дарта, который, привалившись на подоконник, дышал ночным воздухом.

– В чем дело? – выпалила Флори. – Тебе плохо?

Он только кивнул, после чего закашлялся.

– Я принесу воды.

Она бросилась на кухню, а потом, подхватив целый кувшин, обратно. Эхо разлеталось по пустому коридору, отчего непрекращающийся кашель становился все громче и страшнее. Флори не понимала, что происходит, но ни о чем не спрашивала, пока Дарт жадно пил. Его грудь тяжело вздымалась от крупных глотков, вода стекала по шее и заливала рубашку. Он был похож на путника, замученного жаждой и добравшегося до заветного источника. Опустошив кувшин, Дарт обрел голос и выдохнул всего пару слов:

– Фермы… горят.

Сплюнув на пол сгусток пепла, Дарт утерся рукавом, оставив серые разводы на лице и рубашке. Новый спазм сдавил горло, и он, сломленный жутким приступом кашля, упал на колени. С очередным хриплым выдохом изо рта вырвалось облако дыма, а затем и пепел, осевший на губах серой пылью.

Происходящее было связано со сверхъестественной силой безлюдей. Она подумала о пожаре в Голодном доме, затем – о нарушении Протокола, а после о суде лютенов, где ей уже доводилось сталкиваться с подобным. Но последняя догадка не могла быть правдой. Флори точно видела ключ от хартрума на шее Дарта, как и то, что он снял его.

– Да что с тобой? Чем я могу помочь? – не унималась она.

Задержав дыхание, боясь спровоцировать очередной спазм, он попытался расстегнуть пуговицы на рубашке. Пальцы его не слушались, и ему пришлось стянуть ее через голову, чтобы показать Флори то, чего она прежде не замечала.

– Ты оключенный, – ахнула она.

Очертания ключа на его груди отчетливо проступили сквозь кожу, став более явными, похожие на выпуклый шрам. Дарт не позволял прикасаться к нему, боясь, что она обнаружит вживленную железку под правой ключицей.

– Кто… кто это с тобой сделал?

– Я сам. – Он натужно выдохнул дымное облако, точно курил табак. – Дом иллюзий помнит своего лютена. И меня. Я бы не получил его силу без ключа, не смог бы вас спасти.

– Ты понимаешь, что натворил? – не сдержалась Флори. Решиться на то, чтобы добровольно вогнать себе под кожу ключ от безлюдя, способны либо сумасшедшие, либо отчаянные смельчаки.

Он взглянул на нее с обидой.

– Мне нужна твоя помощь, а не нотации. Пожалуйста.

– Что мне сделать?

– Вытащить ключ.

Флори в ужасе отпрянула.

– О нет… ты же не хочешь сказать, что…

– Да, именно. Я прошу тебя сделать это.

– Я же могу тебе навредить!

– Спирт, нож, марля, – отчеканил Дарт, игнорируя возражения. – В шкафу, в ванной, все есть.

Он не оставил ей выбора, и Флори сделала все, как он сказал. Даже вещи она искала и хватала с полок в той же последовательности. Ее не было всего пару минут, но за это время Дарт зажег в коридоре лампы, на свет которых тут же слетелись несколько бражников.

Гоня прочь дурные мысли, Флори опустилась на пол рядом с Дартом, и, только представив, что ей придется совершить, едва не свалилась в обморок. Руки у нее дрожали так, что она с трудом удерживала бутыль со спиртом и нож. Крепко сжав в ладони рукоятку, собирая остатки решительности, Флори со слабой надеждой спросила:

– Может, есть другой способ?

– Нет. И времени у нас мало. Давай.

Он придвинулся к ней ближе.

Никаких возражений, отговорок и сомнений. Ей придется сделать это: вырезать ключ из его груди, иначе он сгорит так же, как и безлюдь, с которым связал себя.

Дарт зажал рот ладонью и напрягся, готовясь к мучительной процедуре. Он не видел, как острое лезвие ножа входит под кожу, как из пореза сочится кровь, как дрожат руки Флори. Он мог все это чувствовать, если бы боль не затмила все остальные ощущения. Как бы он ни пытался быть смелым и стойким, он все-таки сдался: вначале хрипло застонал сквозь зубы, а потом, когда нож наткнулся на ключ, закричал.

Усилием воли Флори заставила себя продолжать, сосредоточившись на своих руках. От них требовалась выверенность движений и филигранная точность, чтобы не причинить еще больше вреда. Ей уже доводилось видеть процесс исключения, но в ней не было той же непоколебимой решимости и хладнокровия, как у домографа.

– Прости, прости, прости… – шептала Флори, склонившись над телом, которому совсем недавно дарила любовь, а теперь причиняла страдания.

Мелкие зазубрины на основании ключа впились глубоко, и поддеть его острием ножа не получалось. Уже потеряв всякий контроль над собой, Дарт выгнулся, издав мучительный крик. Флори поняла, что поранит его сильнее, если не бросит нож. От страха и бессилия она была готова разрыдаться, но не могла себе позволить проявить слабость. Поэтому, голыми пальцами вцепившись в ключ – липкий от крови раскаленный металл, – она принялась расшатывать