офицеры были ГПО по приказу т. Постышева убиты, замучены в санитарном вагоне[1960]. Об этом знали и рассказывали санитары, население, солдаты на ст[анции] Ин. <…> Столкнулись т. Бакулин – сторонник регулярной армии, стоящий на точке зрения Центра[,] и Военсовет, защищающий свои старые методы и взгляды. Мое предложение и предложение т. Бакулина Военсовету не допускать убийства пленных офицеров, а использовать их для разложения армии противника отвергается. „У меня есть задания от Дальбюро бороться всеми возможными средствами и беспощадно с белыми гадами и убирать с дороги все, что этой борьбе мешает“, – заявил т. Серышев»[1961]. Только 18 февраля 1922 года Военсовет НРА по инициативе В. К. Блюхера обратился к армии с призывом проявлять гуманное отношение к белогвардейцам, солдатам и офицерам, добровольно перешедшим на сторону красных, – всех перешедших или сдавшихся в плен предписывалось не уничтожать[1962].

Есть достоверные сведения о массовой рубке пленных – а также многих жителей горноалтайского села Катанда – при разгроме в этом селе отряда А. П. Кайгородова в апреле 1922 года[1963]. Изредка бывали случаи нетипичного отношения к пленным офицерам: партизаны Шевелёва-Лубкова зачислили нескольких белых на службу в свою канцелярию, а тасеевцы разрешили взятому в плен поручику Барону застрелиться перед всем отрядом партизан[1964]. Но куда обыденнее были приводившиеся выше эпизоды, о которых с досадой вспоминал один из приморских партизан, когда его товарищи, не дожидаясь обмена на десяток своих, убили захваченного полковника Гроссевича.

Жесточайшие расправы были свойственны и шайкам, и крупным повстанческим соединениям, где существовали трибуналы, агитационные отделы, а у командиров было больше возможностей поддерживать дисциплину. Однако красный террор являлся политикой, которую поддерживала основная часть партизан, чье понимание классовой борьбы совпадало с общегосударственным подходом.

При этом в большевистских мемуарах нередко подчеркивалось, что бессудные расправы были мстительной самодеятельностью, которую коммунисты и сознательные партизаны старались пресекать, но исходя не из гуманности, а из целесообразности. Вдова командующего Забайкальским фронтом С. Г. Лазо вспоминала, что в его войске уже весной 1918 года проводилась воспитательная работа: «Боролись против немедленной расправы с пленными без допроса и суда, за то, чтобы „язык до штаба доводить“, так как пленные давали нам иногда ценные сведения»[1965].

О таком жестоком командире, как В. П. Шевелёв-Лубков, большевистский исследователь И. А. Гольдберг говорил – в пику еще менее сознательным партизанам, – что его склонность «по возможности мягче обращаться с пленными, чтобы не вызывать не нужного озлобления со стороны крестьян» выгодно отличалась от поведения «многих других партизан»[1966]. Вероятно, Гольдберг основывался на записи в мемуарах Шевелёва: «Убить эксплуататора в бою – это было в моем духе, а прикончить обезоруженного пленного… как скотину – это было тяжело…» Однако признания его соратников П. Ф. Федорца и К. В. Цибульского в совершении массовых расправ над пленными[1967], знамя с лозунгом «Новобранцы по домам. Офицеры и чехи по гробам»[1968] и последующее участие Шевелёва-Лубкова в масштабном красном бандитизме – все это не позволяет говорить о нем как о сколько-нибудь мягком вожаке.

Главный военно-революционный штаб Прибайкалья (П. П. Смолин, С. Ю. Широких-Полянский, И. Михайлов) 11 января 1920 года, заслушав «вопрос о расправе с пленными, выведенными в расход, которые… оказались самыми ярыми врагами революции и народовластия», постановил: «Вычитанный список расстрелянных признан присутствующими справедливым и обоснованным, даже согласно самым гуманным требованиям революционных законов»[1969].

Эпизоды расправ с пленными и с нелояльными местными жителями типичны для всех партизанских регионов. Приморский вожак В. Е. Сержант возмущался белой «клеветой» властей, утверждавших: «Партизаны звери и садисты, занимаются… глумлением над убитыми… во многих местах партизаны[,] захватывая белых в плен, прибивали гвоздями им кокарды и погоны, вырезали ремни на спинах, посыпали солью и чинили всевозможные зверства, что партизаны – это отбросы человечества… со стороны партизан нет пощады даже пленному, который сложил оружие». Сержант сокрушался: «Белые солдаты принимали это за чистую монету и в большинстве своем предпочитали быть убитыми, но в плен не сдаваться»[1970].

К. К. Байкалов вспоминал объективнее: «Были отряды, озлобленные зверствами и расстрелами белогвардейцев, [которые] всех захваченных и сдавшихся пленных убивали тут же на месте, допускали даже „художества“ и издевательства над трупами. <…> Зная, что расстрела и даже „художеств“ не миновать, в случае совершенно даже безвыходных переплетов белогвардейские части сопротивлялись с крайним упорством и отчаянием»[1971]. Штаб повстанческой армии Якутии в июне 1922‐го сообщал, как годом ранее в Забайкалье ликвидация Белого движения этим Байкаловым завершилась «страшными массовыми расстрелами усмирившегося населения, поддавшегося его ласкам»[1972].

Посреди истребительной войны случались и эпизоды сравнительно безобидного обращения с рядовыми пленными. Так, во время боев в Приморье за Сучанские копи летом 1919 года партизаны Ф. И. Петрова-Тетерина частью перебили, а частью взяли в плен отряд китайцев; затем, в карнавальной традиции, «…раздев „ходей“ донага, они красками расписали им на спинах и груди юмористические рожи, „плакаты“ и надписи и, выстроив их цепью, дали команду бежать без оглядки в лагери стоявших на соседних станциях американцев – для популяризации „доблести милитаристов – сынов Небесной империи“»[1973].

Массовое уничтожение пленных диктовалось как военной нецелесообразностью содержания их в походных условиях, так и желанием избавиться от принципиальных врагов партизанщины: офицеров, добровольцев, дружинников из сельской самоохраны. Заодно с пленными часто убивали милиционеров, зажиточных крестьян, торговцев, чиновников, священнослужителей; мобилизованных солдат нередко щадили и предлагали им перейти на сторону партизан. Для уничтожения пленных предпринимались самые жестокие способы, не исключая откровенно садистских. В одних случаях повальное истребление сдавшихся помогало сломить сопротивление белых, но зачастую, напротив, вынуждало их сражаться до последнего, что приводило к большим потерям среди партизан.

Глава 15

«КАЗНИТЬ ЧЕРЕЗ СЖИГАНИЕ…»: РАСПРАВЫ С ДУХОВЕНСТВОМ И ИНТЕЛЛИГЕНЦИЕЙ

Отдельная страница партизанщины – широкий красный террор в отношении интеллигенции и служителей церкви. Здесь особенно сильно проявлялась крестьянская ненависть к «чужакам» и «белоручкам». Отряды Е. М. Мамонтова, П. К. Лубкова, М. Х. Перевалова, Г. Ф. Рогова, П. Е. Щетинкина, Я. И. Тряпицына беспощадно вырезáли сельскую и городскую интеллигенцию. Впрочем, и остальные партизанские вожаки не милосердствовали. Во время Зиминского восстания к интеллигенции «внушалась определенная ненависть и пропагандировалось ее избиение», по деревням пелись песни с призывом к крестьянам подниматься, бить «благородный род и всю интеллигенцию»[1974]. В селе Ярки Каменского уезда партизаны И. В. Громова 5 августа 1919 года жестоко убили восемь человек: секретаря волостной управы Харина, учителя, счетовода кредитного товарищества, мукомола Преображенского