— Мы хотим осмотреть помещения, — не оборачиваясь, ответил Теодор.

— Сначала поговорим насчет вещей!

— Ну зачем вы упорствуете, синьор Акуторо? — вздохнул Бабарский. Хитрый суперкарго притормозил, взял директора под локоток и зажурчал: — Вы ведь должны следить за тем, чтобы мессер не покидал здание, так?

Чересчур вольное изложение его должностных обязанностей несколько покоробило Акуторо, однако спорить с ИХ директор не стал:

— В общем, да.

— Но это, знаете ли, непростая задача, — продолжил Бабарский. — Обстановка приедается, возникает усталость от однообразия, а мессер, как вам известно, знаменитый путешественник, не привык сидеть на одном месте… Вам ведь известно, что мессер обожает путешествовать?

— Ну… да, — подтвердил Акуторо.

— И что вы будете делать, если мессер соберется уехать?

— Э-э…

Теоретически директор тюрьмы знал, что должен будет делать, но не был уверен, что описанные в уставе и должностных инструкциях шаги вызовут понимание у окружающих. Особенно — у лингийских военных.

— Я рад, что вы со мной согласились, — провозгласил Бабарский.

— С чем? — растерялся Акуторо. За разговором он сам не заметил, что оказался на втором этаже, у «лучших» камер унигартской тюрьмы, предназначенных для шалопаев из золотой молодежи.

Помещения были недавно отремонтированы и содержались в чистоте, однако не произвели на нахальную парочку особенного впечатления.

— Комната, прямо скажем, небольшая, — резюмировал Бабарский, оценивающе разглядывая тридцатиметровую залу. — Может, вышибем стену и соединим ее с соседним помещением?

— Вышибем стену? — У директора задергалось веко.

— Несколько часов работы.

— Не надо ничего ломать, — решительно произнес Валентин. — Мессер готов к испытаниям.

— Слава святой Марте, — выдохнул Акуторо. Но тут же вновь похолодел.

— Здесь обустроим спальню.

Тон Теодора не оставлял сомнений в том, что продолжение обязательно последует.

— Следующая комната… — Валентин заглянул в глазок очередной камеры, не сдержал изумленного кряканья и повернулся к директору тюрьмы: — Кто это?

— Заключенные, — язвительно сообщил синьор Акуторо. — Разве неясно?

— Необходимо удалить, — категорически заявил Теодор.

— Куда?

— Куда-нибудь прочь. Мессер не захочет их видеть, слышать, нюхать и… И вообще знать, что они тут есть.

— Что вы себе позволяете?

Но адигенский камердинер продолжил прерванное явлением заключенных перечисление:

— Следующая комната справа — туалетная, за ней гостиная и столовая…

— Не так быстро, — попросил Бабарский. — Я не молод, мне трудно запоминать с той же скоростью, с какой ты говоришь.

— Я буду жить в комнате, что примыкает к спальне мессера слева.

— Вы будете здесь жить? — окончательно растерялся Акуторо.

— А как же иначе? — Теодор, покачал головой, ярко демонстрируя охватившее его удивление, и безапелляционно продолжил: — После того как мессер ляжет спать, ваши люди должны соблюдать полнейшую тишину.

— До подъема?

— До момента пробуждения мессера, — уточнил Валентин. — Я поставлю вас в известность, когда это случится.

Грузчики втащили на этаж первый ящик, директор закусил губу, Теодор выразительно посмотрел на Бабарского, тот улыбнулся, ласково прихватил пребывающего в прострации Акуторо за пуговицу форменного мундира и зажурчал:

— А почему бы, синьор директор, нам не обсудить небольшую премию…

* * *

— Теперь вы понимаете, кому пытаетесь помочь? — Махим не играл, во всяком случае — не переигрывал. Он смотрел на Лилиан так, как должен был: открытый взгляд честного человека, и в этом взгляде отчетливо читаются грусть и недоумение. — Дагомаро не способен контролировать себя, не хочет и не умеет сдерживаться. За что он отправил в тюрьму дер Даген Тура? Я вам отвечу: ни за что! — Приотский консул сжал кулак, добавив к грусти и недоумению точно выверенную дозу ярости. — Дагомаро повел себя безответственно! Его выходка способна рассорить Кардонию с Лингой!

— Пожалуй, — протянула Лилиан.

— Пожалуй?! Скандала не избежать, адира! Всему Герметикону известно, как лингийцы носятся со своей честью!

Они не скрывали факта встречи, но и не афишировали ее, рабочий ужин, ничего особенного. Махим приехал в сопровождении секретаря — Борнаса, Лилиан встретила гостей, держа под руку Фредерика, за столом обсуждали все, кроме переговоров, а вот после десерта компания распалась. Фредерик и Борнас устроились на террасе, продолжая беседовать ни о чем, Лилиан же отвела консула в любимую беседку у моря. Ни фруктов, ни коньяка, просьба не курить — вечер немного скрашивала бутылка красного вина, однако Махим не чувствовал себя обиженным. И сомневался, что выпьет хотя бы половину бокала.

— О реакции лингийцев можно пока не думать, — тонко улыбнулась молодая адира. — Гораздо больше меня беспокоит то, что переговоры вновь зашли в тупик.

— А чья в том вина? — с жаром поинтересовался Махим. — Дагомаро! Упертого, как стерч, Дагомаро!

— Вы тоже не сделали ни одного шага навстречу.

— Я отстаиваю интересы народа, который выбрал меня сенатором, а после — консулом! Я считаю, что Кардония имеет право на великое будущее!

— Красиво сказано, — одобрила адигена.

— Спасибо.

— Но я не ваш избиратель, консул, меня интересуют не слова, а дела. Дела же таковы: Кардония скатывается к войне.

— Дагомаро…

— Дагомаро и Махим, — предельно жестко резанула Лилиан. — Когда мясорубка закончится, вы оба окажетесь виноватыми.

— Виноватым окажется проигравший, — усмехнулся приотец. — А я…

— Станете правителем обнищавшей планеты.

Махим осекся.

— Вы ведь это собирались сказать, не так ли? — невинно уточнила Лилиан.

«Стерва!»

Одной-единственной фразой умная адигена ухитрилась вывести его из равновесия.

— Повторяю: я служу народу! — хрипло произнес консул.

— Народу нужна война, к которой вы толкаете Кардонию? Покажите этот народ, мне любопытно.

— Любому народу нужна победа.

— Нищему, обескровленному, ожесточившемуся? После войны вы продержитесь у власти не больше года, Арбор. Если у вас будет поддержка народа, вас уберут галаниты, им герои-победители без надобности. Если же вы не справитесь с разрухой и послевоенными тяготами, вас уберет народ. Ваше здоровье, консул.

Адигена подняла бокал.