выбор: Константинопольским патриархом должен стать Иерусалимский архипастырь Досифей. Вальсамон и остальные епископы были изумлены, и, чтобы исправить ситуацию, тайно развили бурную деятельность среди константинопольцев с целью не допустить назначения Досифея. Когда того повели в храм Святой Софии для хиротонии, народ шумел и откровенно угрожал иерусалимцу. Пришлось уступить, но уже вскоре по требованию царя Досифей (1189–1191) был возвращен на патриарший престол византийской столицы[795]. А потом соответственно лишен его по настоянию императора.

Вообще, трудно сказать, какие области церковной жизни Исаак II считал неподконтрольными своему ведению. Он не только творил каноны и утверждал благочестие в Римском государстве, ставил и освобождал патриархов, но и активно содействовал воссоединению Кафолической Церкви. В 1186 г. царь обратился с соответствующим посланием на имя Армянского католикоса Григория IV (1173–1193), в котором горячо приветствовал высказанную архиереем идею соединения Армянской и Восточной церквей.

«Единственное мое желание, — отмечал василевс, — чтобы и греки и армяне совместно славили Бога, дарующего им столько милостей». Отметим благочестие и личную скромность царя, писавшего в письме, что все, сделанное им: победы над врагами, свержение тирании Андроника I и покорение других племен и народов, — все это не его заслуга, а исключительно милость Бога, царствующего над Римской империей и ведущего ее к славе. Исаак II не ограничился только добрыми пожеланиями, но и содержательно исследовал в своем письме догматические расхождения между обеими Церквами, блестяще доказав заблуждения армян, придерживавшихся монофизитства. В заключение послания василевс предложил католикосу лично прибыть в Константинополь со своими епископами, чтобы составить церковную унию. И хотя впоследствии католикос Григорий IV пренебрег предложением императора и вошел в унию с Римом, инициативу Исаака II трудно переоценить[796].

Однако Исаак II Ангел был не сугубым благочестивым молитвенником или хитрым политиком, но и воином, умевшим смотреть в глаза опасности и бравшим в руки оружие, когда его Отечеству угрожали враги. Дела, которые он принял в свои руки, были крайне плачевны. Над головой Византии был занесен меч норманнской угрозы, волновались Балканы, да и сами имперские территории не блистали спокойствием. На острове Кипр по-прежнему находился Исаак Комнин, объявивший себя независимым от Константинополя императором и не желавший идти с Исааком II ни на какие переговоры. Императору пришлось направить на Кипр флот, которым командовали двоюродный племянник царя Алексей Комнин, ослепленный по приказу Андроника I, и старый воин Иоанн Контостефан. Увы, поход оказался катастрофически неудачным: приплыв к Кипру, римляне попали в кольцо кораблей из флота Исаака Комнина и пиратов, нанятых узурпатором для войны. В результате войско потерпело поражение, а Алексей Комнин и Контостефан оказались в плену у пиратов, продавших их норманнам Сицилии[797].

Хотя, естественно, император испытал горечь об утрате Кипра, но в стратегическом смысле остров не играл такой решающей роли, как Балканы, где откровенно хозяйничали норманны. Не очень воинственный по складу своего характера, император Исаак II попытался затеять мирные переговоры, для чего направил сицилийскому полководцу Балдуину послание с соответствующим предложением. Однако надменный норманн ответил откровенной издевкой: дескать, царь, меч которого отточен на изнеженных телах (имелся в виду Агиохристофорит), никогда не спавший под открытым небом, не носивший панцирей и всю жизнь свою посвятивший мирным занятиям, должен сложить царский венец и отречься от власти, передав ее в руки настоящих мужчин.

Но надо знать Византию и византийцев, чтобы понять ту внезапную перемену, которая произошла в сознании людей и самого Римского государства. Весть о том, что на престол взошел государь милостивый, царь от Бога, «Моисей-Освободитель», «Зоровавель», как называли Исаака II соотечественники, буквально в считанные дни преобразила Империю. Тысячи старых солдат и безусых юношей, никогда не державших в руках меча, поспешили в Константинополь, чтобы закрыть своей грудью дорогу норманнам, уже стоявшим в Фессалии и под Амфиополем. Император ласково принимал всех приходящих в столицу, щедро награждая граждан, поднявшихся на защиту отечества, и также отослал денежное жалованье в повышенном размере в армию, чем заметно поднял ее боевой дух. Теперь в лагерь полководца Алексея Враны ежедневно стекалось множество новых и доблестных солдат, о чем, к своему несчастью, вожди норманнов еще не знали[798].

Сицилийцы смело шли вперед, и их флот уже подплывал к островкам, разбросанным возле Константинополя. Не ожидая никакой беды, норманны решили разделить силы: одна часть осталась в Фессалии, вторая двинулась к Серрам, а третья продолжила наступление, также разделившись — один отряд остался у Амфиополя, а другой стал лагерем у Мосиполя. И когда на беспечных врагов напал полководец Алексей Врана, им нечего было противопоставить дружному натиску византийцев, буквально смявших норманнов. Используя удачный момент, римляне ворвались в сам Мосиполь и овладели им. Быстро восстановив свои силы, византийцы затем напали на норманнов, отдыхавших у Амфиополя, и также разгромили их. Варяги попытались выиграть время и вступили с Алексеем Враной в переговоры. Но тот, верно поняв их замысел, не стал терять инициативы и 7 ноября 1185 г. у города Димитрицы на реке Стримоне произошла новая битва, завершившаяся полной победой византийцев.

Норманнов убивали на месте, топили в реке, брали в плен; пленными оказались даже два знатных аристократа — Роберт, брат жены Танкреда, и надменный полководец Балдуин. Жители Фессалоники выместили всю свою месть на бессильных и жалких остатках норманнской армии. Враги спешно бежали в Фессалию, где сели на корабли и отплыли в Сицилию[799]. Но и здесь норманнов ждала страшная беда — разыгрался осенний шторм, потопивший множество кораблей. Те латиняне, которые остались на материке, пытались спастись сухопутным путем, но их добивали наемники-аланы из числа солдат византийской армии, конной россыпью рассеявшиеся по Фессалии. Не без варварской иронии они задавали вопрос схваченным сицилийцам: «Где мой брат?», имея в виду убийства норманнами пленных при взятии византийских городов, а затем погружали свои мечи в их тела. Сицилийский король Вильгельм II Добрый (1154–1189) попытался собрать всех беглецов в городе Эпидамн, который решительно не желал сдавать грекам, но вскоре и эта твердыня пала.

Разгром был такой, что собаки, питавшиеся трупами норманнов, пресытились этой страшной пищей. Помимо всего, в руки к византийцам попал и предатель Алексей Комнин, пытавшийся найти в норманнах союзников; не тратя слов, его ослепили. Сицилийский флот, барражировавший возле византийской столицы под командованием норманна Танкреда, сильно пострадал от штормов и нападений греческих боевых кораблей. Не найдя на берегу своих соотечественников, сицилийцы повернули обратно, но многие суда потонули по дороге. Практически безнадежная война была выиграна византийцами в считанные недели, в чем они небезосновательно видели милость Божью, некогда оставившего