Алексей тайно обратился к жителям Адрианополя, откуда был родом, и нашел союзников из числа местных аристократов. Тогда, не скрывая замыслов, летом 1187 г. Врана прибыл в родной город и надел пурпурную обувь, приняв от соотечественников провозглашение Римским императором. После этого Алексей Врана быстрым маршем повел свою армию на Константинополь. В составе его войска помимо греков, составлявших явное меньшинство, находились латиняне-наемники и болгары с половцами — лишнее свидетельство того, что в личности Алексея Враны местное население видело своего ставленника[807].

Достигнув столицы, узурпатор обратился с призывной речью к горожанам, обещая награды своим сторонникам и страшную смерть всем тем, кто осмелится помешать ему. На следующее утро мятежник выстроил свои отряды у Харсиевых ворот — навстречу им вышли части императорских войск. В завязавшейся битве перевес был на стороне узурпатора, которому сильно помогли норманны, освобожденные Ангелом из плена и ранее приданные его армии для войны в Болгарии. Как выяснилось, теперь они стали использоваться для достижения других целей[808].

Дав своей армии 5 дней отдыха, узурпатор попутно удачно привлек на свою сторону моряков Пропонтиды, которые, переделав рыбацкие суда в боевые лодки, напали на царский флот, защищавший столицу со стороны моря. Однако те вовремя заметили приближающегося врага и сами пошли ему наперерез. Увы, тяжелые боевые суда ничего не могли сделать с юркими и быстроходными кораблями мятежников, и в этот день победа также досталась Алексею Вране. Но и это еще не гарантировало ему общего успеха. Как ни казался слабым Исаак II, но народ упорно не желал слагать с него царской власти и передавать ее Вране.

Понимая, что своего войска ему явно недостаточно для правильной осады Константинополя, Алексей Врана решил захватить столицу голодом — подвоз продовольствия в Константинополь был полностью им прекращен. В ответ василевс приказал вынести на городскую стену чудотворную икону Богородицы «Одигитрия», названную так по наименованию монастыря Одигийский, в котором она пребывала все время. По настоятельным рекомендациям своего зятя маркграфа Конрада, настоящего хранителя, посланного Богом Исааку II, царь решил сделать контрнаступление с этой стороны стены[809].

Как настоящий христианин, во всем привыкший полагаться на волю Господа, император собрал монахов, известных своим аскетизмом, и вместе с ними денно и нощно молил Спасителя об избавлении от ужасов гражданской войны. Под нажимом Конрада император заложил Церкви золотые и серебряные сосуды, находящиеся в царской казне, и на вырученные деньги начал набор войска. Казалось, граф Монферратский был неутомим и неистощим на выдумки, повсеместно выискивая союзников. Поскольку Константинополь был окружен, нанимать солдат можно было только из числа местных жителей и гостей, среди которых, к всеобщему удивлению, оказалось немало охотников воевать против узурпатора. В скором времени был сформирован очень сильный отряд из 1 тыс. бойцов, куда вошло около 700 латинян, а также евреи (!) и армяне из Восточной Армении, приехавшие по делам торговли.

Надо отдать должное Исааку II Ангелу: отставив молитву, он вооружился и лично возглавил свое воинство, выстроенное для атаки у Влахернских ворот. Перед выступлением царь обратился к солдатам со следующей речью: «Лучше, без сомнения, и богоугоднее со стороны подданных защищать своего законного властителя, чем примыкать к возмутителю и виновнику междоусобной войны. Но если есть люди, которые колеблются в своем расположении, не знают, куда склониться, или даже готовы всем пожертвовать мятежнику, то я прошу их самой справедливой просьбой: пусть они останутся дома, не помогая никому, пока дела не будут решены войной. Тесниться ко мне и устами чтить меня, а сердцем принадлежать другому и ему отдавать все свои распоряжения, будет противно Богу, Который правосудно испытует самые сокровенные помыслы»[810].

Это не было бравадой и риторическим предложением — рядом с царем находился севастократор Иоанн, дядя императора, чей сын незадолго перед тем женился на дочери Алексея Враны. Исаак II прекрасно помнил, что дядя и сам не прочь был попытать счастья в борьбе за царство, а теперь ему предоставлялась еще и возможность помочь родственнику. Но тот, тронутый мужественной речью василевса, громким голосом произнес проклятия на свой дом, если только когда-нибудь изменит государю.

Наконец, ворота открылись, и царские войска ринулись на мятежников. Левым крылом командовал протостратор Мануил Камиц, уже давно враждующий с Враной и понимавший, что в случае неудачи узурпатор его не помилует. Правое крыло войска взял под свое непосредственное командование сам Исаак II, а центр войска был передан бесстрашному Конраду, маркграфу Монферратскому. Без щита, в одних латах и плаще, пропитанном солью для отражения ударов, с мечом в руке, Конрад прорвал центр армии Враны. Сам узурпатор попытался остановить бегущих солдат, схватился в схватке с Конрадом, был повержен им на землю и лишен жизни набежавшими солдатами царской армии. Бегство мятежников сопровождалось страшным кровопролитием — победители не щадили никого. Даже эпарх Константин Стифат, взятый Алексеем Враной против собственной воли в армию, нашел на поле битвы свою смерть[811].

Радость императора была безграничной. По поводу победы устроили пир, на который мог прийти любой желающий. Однако грубость нравов затронула не только латинян, но и византийцев: «на десерт» в пирующий зал была занесена голова Алексея Враны с оскаленным ртом. Нисколько не смущаясь, пьяные победители начали играть ей по полу, как мячом, используя короткие копья. Когда на голове не осталось ни одного целого места, ее отнесли вдове узурпатора, приходившейся племянницей императору Мануилу I Комнину по матери.

Впрочем, с остатками мятежного войска Исаак II обошелся куда милостивее. Простолюдины вообще не пострадали, незаметно разойдясь по домам, а аристократы, не так давно окружавшие Алексея Врану, направили посольство к царю. Они просили разрешения выехать за границу, но василевс милостиво простил их всех, посоветовав единственно принести покаяние у Константинопольского патриарха. Некоторые так и поступили, но другие втайне надсмехались над царем. По счастью, василевс не придал значения этой информации, и все обошлось миром. Но жителям Пропонтиды не суждено было отделаться столь мягким исходом. Исаак II не стал препятствовать константинопольцам в их желании воздать предателям должное, и в ту же ночь дома моряков залил «греческий огонь». За ночь все жилища выгорели дотла, а оставшееся имущество растащили отряды грабителей и нищих, совместно с латинянами Конрада Монферратского обобравших пропонтийцев до последней нитки.

К несчастью, наемники-латиняне, без большого пиетета относившиеся к греческому духовенству, продолжили «операцию» и устроили грабеж монастырей и храмов, расположенных в Пропонтиде. Когда об этом узнал василевс, он дал команду немедленно прекратить беспорядки, но было поздно. Константинопольцы, обескураженные тем, что именно себе латиняне приписывают честь победы