Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты не ответил на мой вопрос!
— Ты тоже! — жрец попытался вскочить и вырвать руку, но у Маана была железная хватка.
— Знакомый голос, знакомая рука! — Маан широко улыбнулся и рывком сдернул капюшон. — Ведь я тебя знаю, нуаннийский обман…
Он осекся и мгновенно ослабил хватку. Дервиш вырвался и вскочил, из-под капюшона освобожденным потоком хлынул иссиня — черный поток волос. На Маана глянула страшная маска из черной кожи.
— Домелла?.. — вскричал Маан.
— Амагда, — поправила она и толкнула Маана в лоб мраморной рукой. Маан закатил глаза и упал навзничь.
За стеной раздался вскрик и в лачугу вбежал провожатый, пряча под полой окровавленный кинжал.
— Разбуди его, — велела Амагда.
Маан поднялся, глядя прямо перед собой застывшим взглядом.
— Веди! — приказала ему Амагда.
Маан твердо шагнул к выходу.
Они вышли втроем; Маан остановился у борта и замахал рукой; вскоре одна из плавучих хижин, стоявших у другого края канала, сдвинулась с места; на палубе забегали полуголые люди — слишком крепкие и слишком светлокожие для нуаннийцев.
Когда лодка подплыла и солдаты подтянули ее баграми, Маан рявкнул:
— Мальчишка!
Из хижины появился воин, державший на руках куклу; но это была не кукла — стонавший мальчик с кровоподтеком в половину лица, со связанными и распухшими от узлов ногами.
Маан молча протянул руки, взял мальчика и повернулся к Амагде, все еще глядя в пространство.
— Возьми, — сказала Амагда сопровождавшему ее жрецу. — Где лодка? Полнолуние еще длится. Но надо спешить.
* * *
Дворец явственно содрогался, как будто был живым существом, — а может быть, он и был живым: тысячелетним каменным монстром, для которого столетие — краткий миг.
Дождь погасил пламя снаружи, но внутри, в верхних покоях, он еще дожирал остатки древнего убранства, а выгоревшие до черноты коридоры были дотуга набиты смертельным для всего живого дымом.
Аххаг пробрался до потайного входа в стене. Спустился по лестницам, добрался до края бездны и обессиленно опустился на каменный пол в углу, под лестницей; камень был теплым, почти горячим, и из бездны, кажется, поднимался пар.
Опустив голову между колен, Аххаг замер, сберегая остатки сил.
Он знал — даже у бессмертных силы рано или поздно кончаются.
Прошло время, и вот на лестнице раздались шаги. Аххаг поднял голову. Он знал, кто это идет, и знал, зачем. Он взглянул в темную пасть бездны — почувствовал идущий оттуда смрад и чудовищное, почти осязаемое Вожделение.
Лестница осветилась мерцающими огоньками: жрецы спускались для последней жертвы, и впереди шла Амагда с застывшими глазами; капюшон был полуоторван, и ее смоляные волосы выбились наружу, почти сливаясь с маской.
Позади нее шел жрец; на руках он нес завернутого в серую ткань малыша.
Вот процессия спустилась на нижнюю площадку и окружила черный квадрат; из бездны донесся чуть слышный, режущий сердце писк, Казалось, пищал младенец — изголодавшийся, умирающий от жажды и неведомой муки. Жрецы подняли светильники; Амагде помогли снять маску и она протянула руки над бездной, вызывая то, что пряталось внизу.
Аххаг закрыл глаза. Он и так знал, что сейчас произойдет. Но шло время, писк сделался слышнее и еще жалобнее; однако это не был голос Хааха.
Аххаг заставил себя очнуться. И увидел Его: бледный тонкий жгут приподнимался над провалом, тянулся вверх и вбок — к распростертым рукам Амагды — и не мог, опадая вниз.
Он жаждал — но умирал.
Амагда обернулась к жрецу, взяла завернутого мальчишку (мелькнули две избитые в кровь маленьких ножки) — и протянула Хааху.
Белый жгут вынырнул из тьмы, открыл сморщенный ротик и запищал протяжно и страшно. Напрягаясь, содрогаясь в конвульсиях, он дотянулся до Жертвы — и в это мгновенье Аххаг рванулся вперед.
Он оттолкнул Амагду так, что упала не только она, но и несколько жрецов; сама Амагда отлетела в дальний угол, выронив свой сверток. Аххаггид внезапно очнулся, завозился в серых складках хитона, высунул наружу головку. Он не плакал, изуродованное, распухшее лицо ничего не выражало, и только один — не заплывший — глаз открылся широко-широко.
— Отец! — пролепетал он.
Аххаг не обернулся, но успел кивнуть — до того, как жгут внезапно оказался в его руках и потащил его вниз.
— Остановите его! — закричала Амагда внезапно, но было поздно.
Аххаг упал на колени, сполз к самому краю, не выпуская из рук бледную химерическую нить, которая пищала и бешено билась, то ли пытаясь вырваться, то ли опутать Аххага.
Потом раздался грохот: где-то вверху стали рушиться перекрытия. Заколебалось пламя светильников, один из жрецов крикнул почти торжествующе:
— Последняя жертва принесена!
Остальные жрецы, едва удерживаясь на ногах, хором затянули молитву, но грохот падающих камней заглушил их.
Бездна вспыхнула кровавым отблеском, и все погрузилось во тьму.
Домелла на ощупь нашла Аххаггида, крепко прижала к груди, и завыла, пытаясь прикрыть его своим телом — от падавших сверху обломков, от тьмы и от проснувшегося внезапно в душе всепожирающего Ужаса.
* * *
Над дворцом стояло плотное белое облако; на фоне молочного дыма стены дворца казались почти черными. Из проломов в стенах вытекала вода, и сам дворец медленно6 почти незаметно для глаза, оседал.
Толпы нуаннийцев, собравшись по краю площади, смотрели, как дрожит и тонет Царский холм. Обводные каналы выходили из берегов, и вода начинала просачиваться между камнями, которыми была замощена площадь.
Но из дворца еще выходили какие-то люди. Темные от копоти, иные с оружием, иные без. Они перебирались по мостам на площадь, а мосты на глазах сжимались, выгибали спины — и начинали трескаться.
Воины несли носилки. Длинной призрачной вереницей они пересекли площадь, бредя по неуклонно наступавшей воде. Толпа охнула и побежала в переулки. Потому, что в тот самый миг, когда вереница воинов дошла до края площади, дворец с пронзительным стоном и скрежетом начал накреняться, заваливаться набок, как смертельно раненый человек.
Теперь уже не было холма, и дворец стал оседать прямо в воду.
Вздыбилась волна; она побежала по каналам, все дальше и дальше, захватывая постепенно всю неисчислимую сеть каналов, арыков, проток.
Грохот прокатился по всем улицам и переулкам великого города; волна добежала до Желтой реки и сдвинула лодки, выплескиваясь на набережные и берега. Вторая волна была гораздо сильнее: вода вздулась, лодки-хижины стало выбрасывать на берег, и вой теперь уже заполнил весь город — от края до края.