Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лицо Тибо под шапкой коротких темных волос словно окаменело.
— Мне следовало бы убить вас за это гнусное обвинение, за то, что вы с ней сделали, и за анкобу, которую вы не постеснялись воровать! — проворчал он сквозь стиснутые зубы. — Но идите своим путем и впредь обо мне не вспоминайте!
— Позабыть о том, какого красавца подарила мне твоя потаскуха-мать? Никогда! Ты так великолепен и прямо-таки пышешь здоровьем. А я намерен разделить с тобой все...
И, не дожидаясь, пока Тибо, с омерзением выслушавший эти слова, успеет в третий раз его оттолкнуть, Жослен кинулся ему на шею и с нежданной силой поцеловал в губы. Потрясенный и охваченный ужасом Тибо попытался его отстранить, но руки, обхватившие его шею, уже разжались, и Жослен, коротко вскрикнув, соскользнул наземь и упал лицом вниз. В его спину был всажен кинжал, неизвестно откуда взявшийся...
Ошеломленный Тибо поглядел на безжизненное тело и, опустившись на колени, потянулся к смертоносному оружию, должно быть, брошенному с невероятной силой. Потом он поднял глаза, ища взглядом убийцу, но к нему уже бежали люди... И впереди всех — разъяренная женщина, чей голос ворвался в его уши трубой Страшного суда:
— Злодей! Отцеубийца! Смотрите все: этот негодяй только что зарезал своего старика отца! Я видела! Я все видела!
Жозефа Дамианос, тоже неизвестно откуда взявшаяся, обвиняла его в убийстве и натравливала на него уже орущую свору...
Глава 13
Изабелла и скорбь
Тибо спасло появление двух направлявшихся в собор священников. Натравленная Жозефой небольшая толпа горожан уже готова была его растерзать. Святые отцы, не обремененные излишней христианской кротостью, раздавая направо и налево крепкие тумаки и безжалостно расталкивая навалившихся на Тибо жителей, отбили его у толпы, не переставая кричать:
— Во имя Христа, посторонитесь! Оставьте этого человека! Позор вам, посмевшим напасть на него перед домом Господним!
— Он только что зарезал своего отца! — вопила Жозефа. — Этот человек — отцеубийца!
— Даже если это и так, — ответил один из священников, — право судить его принадлежит сеньору! Его следует отвести в замок!
Легче было это предложить, чем сделать: Тибо лишился чувств. Полуголый, в разодранной одежде, он был весь избит, а там, куда добрались когти разъяренных фурий, остались кровоточащие царапины.
— Клянусь всеми святыми рая, это рыцарь, — заметил один из священников. — Вам придется ответить за содеянное. А где жертва?
— Вот, — отозвался какой-то рыбак, который, опустившись на колени рядом с телом Жослена, только что выдернул из раны орудие убийства. — Поглядите, какой отличный кинжал! Господское оружие...
Затем, немного отодвинувшись и все еще не встав с колен, он откинул с лица убитого красный капюшон, и всем стали видны большие темные пятна. Судорожно перекрестившись, он выдохнул:
— Господь всемогущий... Это прокаженный...
— Не прикасайтесь к нему! Люди из сканделионского лепрозория позже придут за ним, чтобы похоронить его среди ему подобных. А пока надо его прикрыть и обложить вокруг камнями. И сходите за носилками для этого человека!
Когда Тибо унесли, Жозефа завернула за угол архиепископского дворца, где ее ждал коротконогий человек с огромными мускулами, на которых едва не лопались куртка и кожаные шоссы. Она сунула ему в руку кошелек.
— Отличная работа! Как видишь, я была права, решив, что надо идти следом за стариком. Что-то мне подсказывало, что он не замедлит встретиться со своим сыном... и своей смертью! А теперь скройся с глаз! Хозяйка останется довольна!
Подхватив юбки, она пустилась бежать, догоняя людей, уносивших все еще бесчувственного Тибо в замок. Ее свидетельство будет решающим, и бастарда предадут в руки палача. Затем останется только выяснить, где он прячет ожерелье из карбункулов и жемчуга, прежде принадлежавшее госпоже Аньес. Но, как бы там ни было, госпожа Стефания сумеет отблагодарить свою служанку за то, что избавила ее от прекрасного рыцаря, которым грезила ее невестка.
Когда Тибо наконец пришел в сознание, не вполне ясное из-за жестокой головной боли, он лежал в тесном помещении, которое не могло быть ничем иным, кроме тюремной камеры, и лицо у него щипало оттого, что кто-то обтирал его уксусом.
— Он пришел в себя, мессир! — послышался голос Жана д'Арсуфа.
Раненый с трудом разлепил вспухшие веки и увидел, что рядом со своим щитоносцем, который сейчас за ним ухаживал, стоит, скрестив руки на груди, Балиан. Лицо его, освещенное прикрепленным к стене факелом, было угрюмым.
— Вы меня слышите, Тибо? — спросил он.
— Я вас... слышу...
— Что же вы натворили? Я ведь послал к вам своего щитоносца, чтобы предупредить вас и посоветовать не терять спокойствия! А вы что сделали? В первую же встречу убили Жослена!
— Я не убивал его! Это не я...
— Думаю, кинжал не сам собой оказался у него в спине?
— Конечно, нет. Но это не я его туда воткнул. Этот человек...
— Ваш отец!
— Сжальтесь, мессир Балиан! Вам давно известно, какие чувства мы испытывали друг к другу. И вот... он набросился на меня и поцеловал в губы, чтобы заразить меня...
— До чего же правдоподобно! Заболеть проказой из-за какого-то поцелуя — это вам-то, многие годы прожившему рядом с Бодуэном и не заразившемуся от него? Разве не естественно, что человек... несомненно, тяжело больной, захотел помириться с единственным сыном... и поцеловать его?
— Покиньте меня, мессир, если вы уже сделали выбор! Клянусь честью рыцаря и священной памятью моего короля, что я не убивал сенешаля... А теперь, если вам больше нечего мне сказать, предоставьте меня моей участи.
Балиан сел на корточки, чтобы быть поближе к Тибо.
— Нет. Я хотел припереть вас к стенке, чтобы обрести полную уверенность, но я никогда не сомневался в ваших словах. К несчастью, ваша участь зависит не от меня, а от сеньора Тира. А человека, который убил своего отца, отправляют на костер!
Тибо, несмотря на все свое мужество, содрогнулся. Огонь! Сможет ли он выдержать это испытание до конца, зная, что невиновен?
— Как будет угодно Богу, мессир Балиан! — вздохнул он. — Не знаю, почему эта женщина меня обвиняет! У нее нет никаких причин для того, чтобы меня ненавидеть!
— Еще она говорит, что вы дурной человек и что в Иерусалиме вы обокрали госпожу Аньес, когда она была при смерти.
И тут Тибо начал кое-что понимать. Ожерелье!