Письмо короля не помогло. В сентябре дело Леонардо о наследстве все еще ожидало решения, и тогда он попробовал пустить в ход другие связи. Он сочинил письмо (которое затем написал для него секретарь Макиавелли Агостино Веспуччи) к кардиналу Ипполито д’Эсте, брату Изабеллы д’Эсте. Кардинал этот дружил с судьей, от которого зависел исход дела. «Умоляю вас безотлагательно, насколько возможно, написать письмо серу Рафаэлло [судье] в свойственной вам искусной и любезной манере, и положительно отозваться о Леонардо Винчио, смиреннейшем слуге Вашей Светлости, дабы тот не только восстановил в отношении меня справедливость, но и совершил это благожелательно и безотлагательно»[688].

В итоге Леонардо одержал частичную победу — благодаря компромиссу, который сам же предложил в гневном письме сводным братьям: «О, почему вы не позволите ему [Леонардо] пользоваться при жизни этой собственностью и доходами от нее, при условии, что потом она вернется к вашим детям?» По-видимому, именно так все и произошло. Братья согласились на то, что Леонардо будет пользоваться дядиной землей и приносимыми ею доходами, но после его смерти она перешла не к Мельци, а к его единокровным братьям[689].

___

По завершении тяжбы Леонардо готов был вернуться в Милан. За все восемь месяцев, которые ему поневоле пришлось провести во Флоренции, он ни разу не коснулся кистью стены с незаконченной «Битвой при Ангиари», и у него не возникало ни малейшего желания это делать. Мне кажется, он так и не нашел способа выполнить эту роспись так, чтобы она его устраивала, и потому решил бросить ее совсем и возвратиться в город, где его широким интересам нашлось бы лучшее применение.

Но он вдруг забеспокоился, что мог утратить благоволение французских правителей Милана. Его отлучка слишком затянулась, его просьба предоставить ему те права на воду, которые пожаловал ему сам король, натолкнулась на какие-то препятствия, а некоторые из его писем, отправленных Шарлю д’Амбуазу, наместнику короля в Милане, так и остались без ответа. Поэтому Леонардо послал в Милан Салаи, чтобы тот оценил положение на месте и лично доставил Шарлю очередное письмо. «Подозреваю, что моя скромная признательность за великие благодеяния, полученные мною от Вашего Превосходительства, наскучила вам, и по этой причине вы не ответили на многие письма, которые я вам направлял, — писал Леонардо. — Теперь же я посылаю к вам Салаи, дабы он известил Ваше Превосходительство о том, что моя тяжба с братьями уже близится к завершению, и я надеюсь оказаться в Милане к Пасхе». Он добавил, что приедет с подарками. «Я привезу с собой двух мадонн, картины разной величины, предназначенные для христианнейшего короля или же для всякого иного, кого Ваша Светлость пожелает ими одарить».

Затем у него проскальзывают жалобные нотки. Раньше он жил во дворце наместника, но теперь ему захотелось отдельного жилья. «Мне хотелось бы знать, где я смогу расположиться по возвращении, ибо я не желаю более стеснять Ваше Превосходительство». Еще он осведомлялся, будет ли ему впредь поступать жалованье от короля, и не может ли наместник уладить вопрос с правами на воду, которые ранее предоставил Леонардо король. И вновь Леонардо подчеркнул (как сделал впервые в 1482 году, в письме к предыдущему правителю Милана), что он не просто живописец. «Надеюсь, что по возращении я смогу приступить к созданию машин и других приспособлений, которые доставят удовольствие нашему христианнейшему королю»[690].

Все разрешилось, и в конце апреля 1508 года Леонардо приехал в Милан, где ему предоставили жилье при приходской церкви. От короля стало регулярно поступать жалованье, а в октябре Леонардо заплатили причитавшийся остаток за «Мадонну в скалах». И Салаи, и Мельци были рядом с ним, и снова в его жизни все наладилось. Следующие десять лет он будет наведываться во Флоренцию лишь ненадолго, но работать там не будет больше никогда. Он снова обрел в Милане и дом, и душевный покой.

Чтобы понять Леонардо, необходимо понять, почему он уехал из Флоренции — на сей раз навсегда. Одна причина была проста: Милан нравился ему больше. Там не было ни Микеланджело, ни своры братьев-сутяг, ни призрака умершего отца. Там была не республиканская, а королевская власть, а радостные празднества не омрачали еще свежие воспоминания о «сожжении сует». Там имелись восторженные покровители, а не надзорные комиссии. А самым главным покровителем был человек, больше всех любивший Леонардо, — Шарль д’Амбуаз, наместник французского короля, который в цветистом письме флорентийским правителям восхвалял блестящие таланты их соотечественника.

Но за решением Леонардо стояло нечто большее, чем объяснение, что жить в Милане ему нравилось больше. Когда он отправлялся туда в первый раз, им двигало желание сделаться инженером, ученым и изобретателем. Теперь, спустя четверть с лишним века, он бежал не только от Флоренции, но и от поприща художника — человека, для которого главным занятием жизни остается живопись. Как когда-то докладывал Изабелле д’Эсте ее корреспондент, «он даже смотреть не желает на кисть».

Флоренция являлась художественным центром итальянского Возрождения, зато Милан и находившийся неподалеку от него университетский город Павия предоставляли бóльшую свободу интеллектуальных занятий. Шарль д’Амбуаз задался целью создать вокруг себя двор вроде того, что имелся при герцогах Сфорца, куда входили бы художники, устроители театральных и прочих зрелищ, ученые, математики и инженеры. Леонардо смотрелся наиболее ценной жемчужиной в этом сложном украшении, ибо владел всеми перечисленными профессиями.

Пока Леонардо оставался во Флоренции, где его задерживала тяжба из-за наследства, он главным образом занимался науками, а не живописью. Он вскрыл в больнице труп старика, сообщившего перед смертью, что ему сто лет. Он задумал испытать одну из своих летательных машин, начал писать трактат о геологии и воде, изобрел особую стеклянную емкость для наблюдения над осаждением осадка от текущей воды. Еще он проплыл под водой, чтобы сравнить толкающую силу рыбьего хвоста с силой птичьего крыла, и записал сделанные выводы на той же самой тетрадной странице, где был черновик сердитого письма к сводным братьям. Леонардо считал, что всеми этими научными вопросами будет лучше заниматься в Милане, где происходило живое интеллектуальное брожение.

«Начато в Милане 12 сентября 1508 года», — написал он на первой странице новой тетради вскоре после возвращения[691]. Тетрадь испещрена заметками самого разного содержания: геология, вода, птицы, оптика, астрономия и архитектура. Появились у Леонардо и другие дела: он рисовал схематичную карту Милана с высоты птичьего полета, предлагал перестроить клирос в городском соборе и изобретал военные машины, которые можно было бы использовать против Венеции.