Помимо бурной интеллектуальной жизни Милан привлекал своими пышными празднествами и блестящими театрализованными зрелищами, которые затмевали все, что происходило теперь в республиканской Флоренции. В июле 1509 года, когда в очередной раз пожаловал с визитом король Людовик, пять колесниц в его процессии представляли города, недавно завоеванные Францией, а за ними ехала триумфальная колесница с тремя костюмированными аллегорическими фигурами — олицетворенными Победой, Славой и Счастьем (как раз над такими аллегориями любил работать Леонардо). О прибытии короля возвещал механический лев, придуманный Леонардо. Вот что писал один очевидец: «Леонардо да Винчи, знаменитый живописец и наш Флорентиец, измыслил следующее изобретение: он сделал льва над воротами, и лев этот вначале лежал смирно, а затем, когда король уже въезжал в город, вскочил на ноги, лапой распахнул себе грудь, вытащил оттуда синие шары, полные золотых лилий, и принялся бросать их на землю». Этот лев (описанный и у Вазари) стал непременным участником множества других торжеств, устроенных или вдохновленных Леонардо, в том числе — церемонии въезда Франциска I в Лион в 1515 году и в Аржантан в 1517-м[692].

Еще Леонардо порадовался тому, что устроение празднеств можно совместить с архитектурным проектом. Для дворца своего покровителя, Шарля д’Амбуаза, он разработал план расширения большого зала, где проводились карнавалы и представления, чтобы там стало еще просторнее. «Зал для празднеств надлежит расположить так, чтобы вначале вы попадали в покои хозяина, а затем проходили к гостям, — писал он. — С другой стороны нужно сделать вход в зал и удобную лестницу, достаточно широкие, чтобы люди, проходя, не толкали участников маскарада и не мяли им костюмы»[693].

Проектируя для миланского наместника «сад наслаждений», Леонардо дал волю своей любви к воде. Ее присутствие имело важное эстетическое значение и в то же время служило практической цели — нести прохладу. «Летом я устрою так, что в пространстве между столами будет бить ключом, пузыриться и течь свежая вода», — писал Леонардо и тут же рисовал, как именно будут стоять столы. Вода будет приводить в движение мельницу, а та в свой черед будет нагонять ветерок. «При помощи мельницы я в любое время смогу поднять струи воздуха, — обещал он, — и проведу по дому много труб с водой, и устрою источники в разных местах, и один такой проход, где при появлении в нем человека вода начнет бить снизу со всех сторон, и этот механизм всегда будет готов к действию на тот случай, если хозяин пожелает подшутить над кем-нибудь из дам или иных гостей». Предусматривалось, что поток воды должен приводить в действие большие часы, а сеть из медной проволоки, протянутая над садом, превратит его в птичий садок. А еще Леонардо писал: «С помощью мельницы я буду извлекать бесконечные звуки из разного рода инструментов, и они будут звучать, пока работает мельница»[694].

В итоге вилла наместника так и не была расширена, не был устроен и сад наслаждений. Бесплодность этих проектов в очередной раз наводит на мысль, что время, которое Леонардо отводил разным инженерным замыслам, просто тратилось впустую. Именно к такому снисходительному выводу пришел Кеннет Кларк, отбарабанив перечень его многочисленных проектов, не связанных с живописью: «То он разрабатывал новые хоры для миланского собора, то воображал себя военным инженером на войне с Венецией, то готовил празднества по случаю въезда Людовика XII в Милан». Кларк с досадой добавлял: «Все эти разнообразные занятия очень нравились Леонардо, но, предаваясь им, он обделил будущие поколения»[695].

Возможно, Кларк и прав: действительно, наша сокровищница искусств в итоге так и не обогатилась «Битвой при Ангиари» или какими-то другими, так и не родившимися шедеврами. Может, будущие поколения, то есть мы, и обеднели из-за того, что Леонардо тратил время на «посторонние» увлечения — от карнавалов до архитектуры, — но нельзя забывать и о том, что его собственную жизнь эти занятия делали ярче и богаче.

В 1508 году, незадолго до отъезда из Флоренции, Леонардо побывал в госпитале Санта-Мария-Нуова, и там у него произошла беседа с одним стариком, который сообщил, что ему уже больше ста лет и что он никогда ничем не болел. А через несколько часов он тихо скончался — «без какого-либо движения и иного какого знака недомогания»[696]. Затем Леонардо произвел вскрытие, положив начало второму периоду своих анатомических занятий, который продолжался с 1508 по 1513 год.

Задумаемся на минутку и представим себе эту картину: нарядно одетый 56-летний Леонардо, поднявшийся как художник на вершину славы, просиживает ночные часы в старинной больнице неподалеку от дома, беседует с больными и препарирует трупы. Вот очередной пример беспощадного любопытства, которое, несомненно, привело бы нас в оторопь, если бы мы уже не привыкли к нему.

102. Столетний старик и его мышцы.

Двадцатью годами раньше, живя в Милане, он уже заполнял свои записные книжки первыми сериями анатомических рисунков, в том числе прекрасными изображениями человеческого черепа. Теперь он возобновил эту давно прерванную работу. На одном листе, над несколькими рисунками, демонстрирующими мышцы и вены мертвого тела с частично снятой кожей, Леонардо поместил почтительный маленький портрет: мирное лицо того столетнего старца с закрытыми глазами, видимо, только что усопшего (илл. 102)[697]. А на следующих тридцати страницах он описал процесс и результаты вскрытия тела.

Рука Леонардо искусно обращалась и с пером, и со скальпелем. Благодаря безупречно точной наблюдательности в сочетании с силой зрительной памяти его рисунки на порядок лучше, чем любые рисунки к анатомическим текстам, сделанные предшественниками. Прибегая ко всем известным ему техникам рисования, он выполнял углем очень подробные подготовительные рисунки, а затем завершал их чернилами и акварелью разных цветов. При помощи своей знаменитой закругленной штриховки он придавал зрительную объемность костям и мускулам, а сухожилия и волокна тканей намечал более светлыми линиями. Каждую кость, каждую мышцу Леонардо показывал под тремя или четырьмя разными углами, иногда слоями или по частям — в точности как механизмы, которые он тоже разбирал на части и для большей наглядности демонстрировал детали по отдельности. Результаты этой кропотливой работы представляют собой триумф и науки, и искусства.