Он не выпускал этого человека из виду, потому что отвести взгляд означало упустить немного боли. А Кейнова Погибель питался его болью, упивался ею, дышал, впитывал ее через поры. Ради этой боли он жил. У лежавшего было немало имен, и кое-какие были Кейновой Погибели ведомы. Глядя, как монахи опускают носилки и волокут калеку к дрогам, чтобы приковать к дыбе на помосте, он перечислял эти имена, одно за одним.

Доминик – так, говорил калека, его звал рабовладелец, от которого он якобы сбежал, прежде чем появиться в аббатстве Гартан-Холд; в Кириш-Наре, где он сражался в кошачьих ямах, его кликали Тенью; среди жалких остатков кхуланской орды к нему когда-то обращались «к’Тал», а ныне называли Предателем или же Ненавистным. В Империи Анханы его называли Клинком Тишалла, и Князем Хаоса, и Врагом Божьим. В земле Арты, в мире актири, его именовали «администратор Хэри Капур Майклсон».

Но всюду, где звучало хоть одно из его имен, куда лучше было известно другое – истинное его имя, которым нарек его аббат Гартан-Холда.

Кейн.

Более всего Кейнова Погибель гордился тем, что превратил легендарное имя в простое сочетание звуков: односложное, презрительное мычание.

Холодным утром своего рождения Кейнова Погибель забрался в железнодорожный вагон, устроился в купе напротив калеки, бывшего некогда Кейном, – тот лежал, оцепенев от мучений, словно больной пес.

– Как же мне называть тебя теперь? – спросил он.

Койка, на которой лежал калека, была привинчена к дырявой стене купе, где ради этого из нее были выломаны с мясом кресла. Кожаные ремни поверх коленей, бедер и груди надежно удерживали его на лежаке, чтобы в тряском вагоне пленник случайно не грохнулся на пол. В каюте стоял запах испражнений; Кейнова Погибель не мог сказать, опростался калека или запах лишь напоминал о его купании в оскверненных истоках Великого Шамбайгена, куда сливали канализационное содержимое из строительного лагеря на Кхриловом Седле.

Грязное одеяло, наброшенное на калеку, уже местами промокло от сукровицы, сочащейся из ожогов, покрывавших тело, словно заплатки. Пленник не повернул головы; нельзя было сказать, слышал ли он вопрос. Молча он смотрел в грязное окошко на проплывающие клубы сизого паровозного дыма, оседающего на листьях деревьев вдоль дороги, перекрашивая их в монотонный асфальтовый цвет.

Кейнова Погибель устроился среди подушек, неожиданно оказавшихся удобными, на скамье напротив. Несколько долгих сладостных мгновений он сидел недвижно, наслаждаясь картиной, вдыхая запах, пока густая аура отчаяния, исходящая от калеки, впитывалась в кости, словно тепло домашнего очага зимним вечером. И все же чего-то не хватало Кейновой Погибели для полного счастья. В пустых глазах калеки он не находил дна.

Перед лицом боли паралитик отступил на последнюю линию обороны – к скотскому безмыслию; он балансировал на грани сна и яви, откуда страдания его казались далекими, чужими, словно терзания вымышленной жертвы в старом, полузабытом романе. Но Кейнова Погибель нашел оружие, способное пробить эту жалкую броню. Он знал, чего ожидать.

У него была машина.

«Кейново Зерцало» – так он называл ее про себя: коробка в небольшой саквояж размером, полная спутанных проволочек и уложенных рядочками прозрачных стеклянных пузырей. Энергию ей давал обломок грифоньего камня размером меньше ногтя на мизинце Кейновой Погибели. Две рукояти на передней стенке коробки покрывала золотая фольга, а между ними поблескивало амальгамой зеркало. Взяться за рукоятки, направить свой вышколенный колдовской взор в глубины посеребренного стекла значило вступить с жертвой в отношения столь интимные, что назвать их «непотребством» было бы слишком мягко: все равно что выдавить глаз и оттрахать в кровоточащую дыру.

Машина отворяла дверь в самую душу того, кто прежде был Кейном.

Наклонившись вперед, Кейнова Погибель впился пальцами в одеяло, прикрывавшее обожженный бок калеки. Дернул с оттяжкой.

– Возможно, ты не слышал меня. Как тебя называть?

Калека медленно повернул голову. Взгляд его был так же пуст, как сердце.

– Твое имя Хэри? – вежливо поинтересовался Кейнова Погибель. – Вице-король Гаррет называл тебя администратором , – иноземные слова он произносил с нарочитой внятностью, – Майклсоном . Предпочитаешь это имя?

Взгляд калеки постепенно приобретал смысл, и с ним пришло страдание. Он взирал на Кейнову Погибель словно через завесу боли, и тот улыбнулся довольно.

– Называть тебя Кейном как-то неправильно, – заметил он. – Ты же сказал, что Кейн мертв, – а я знаю, что это правда. Я убил его.

Взгляд, полный муки, устремился в сторону, на окно. Когда калека заговорил, в его хриплом шепоте еще слышался отзвук воплей.

– Как хочешь.

– Бывший Кейн? Быть может, – улыбка Кейновой Погибели была преисполнена глумливой радости, – Тан’Кейн?

– Неважно.

– Ты так думаешь? А по-моему, очень важно. Пожалуй, я остановлюсь на Хэри. Так ведь зовет тебя Пэллес Рил? Мм, прости, Хэри, я хотел сказать – «звала ».

По лицу калеки пробежала слабая, едва заметная судорога; если бы Кейнова Погибель не знал лучше, он мог бы обмануться и принять ее за мимолетную улыбку.

– Ты зря тратишь время, – проговорил человек, которого он решил называть Хэри. – Не знаю, с чего ты взял, будто можешь причинить мне больше страданий, чем я сам.

– Ты еще многого не знаешь, – заметил Кейнова Погибель.

Хэри пожал плечами и снова отвернулся к окну.

– Или тебе не любопытно? – Погибель склонился к своей жертве, бросив на Хэри театрально-заговорщицкий взгляд искоса. – Ты не хочешь знать, кто я? Почему я сокрушил тебя?

– Не льсти себе, малыш.

Кейнова Погибель нахмурился.

– Тебе все равно? Тебе безразлично, почему все это случилось?

Хэри перевел дух и посмотрел юноше в глаза.

– Ты не знаешь, отчего случилось все это , – ответил он. – Ты знаешь только, почему ты сделал то, что сделал.

Брови Погибели сурово сошлись на переносице. Он зашел так далеко не ради того, чтобы выслушивать нотации, будто ученик в монастырской школе.

– А во-вторых… да, мне плевать. – Хэри пожал плечами.

Кейнова Погибель стиснул кулаки.

– Как ты можешь?

– «Почему» – это херня, – устало ответил Хэри. – «Почему» не воскресит моей жены. «Почему» не спасет моего отца, не вернет мне дочь, не позволит встать на ноги. На хрен такое «почему». Резоны – выдумка для черни.

– Возможно, – процедил Кейнова Погибель, придвигаясь к окну, куда Хэри смотрел так упорно. Деревья подбирались к рельсам все ближе, и казалось, что поезд катится сквозь туннель, сплетенный из отравленных дымом ветвей. – Я сам из простолюдинов. Тебя погубил обычный ремесленник.